— Добро пожаловать в мой дворец, — сказала она. — Я надеялась, что ты возьмешь с собой кошку.
— Если бы я знала, — ответила Мериамон, — я попросила бы ее прийти.
— Она не слушается никаких команд?
— Это же кошка, — сказала Мериамон. Улыбка Барсины стала шире.
— Когда я была маленькой, у нас в доме были кошки. Мне не удалось выдрессировать ни одной.
— Кошки не поддаются дрессировке, — сказала Мериамон.
— Так же говорил мой отец. — Барсина откинулась на подушки, опершись на локоть. Она была стройная, узкобедрая, с высокой грудью, как юная девушка, хотя ей было не меньше двадцати пяти. «Похожа на мальчишку», — подумала Мериамон. Даже ее лицо — в шапке, в мужской одежде — можно было принять за юношеское с этим носом с горбинкой и крепким подбородком. Персидские юноши бывают такими красивыми, может быть, поэтому они так ценят и холят свои бороды, что по ним можно отличить, кто мужчина, а кто нет.
— Ты очень хорошо говоришь по-гречески, — сказала Мериамон. — Лучше, чем я.
Ресницы затенили огромные глаза.
— Спасибо, — ответила Барсина. — Меня хорошо учили. Еще ребенком меня выдали замуж за Ментора Родосского, который служил Великому Царю, но никогда не забывал, что он эллин. Когда Ментор умер, меня отдали его брату. Они хотели, чтобы я говорила на их языке. Я была хорошей женой: я подчинилась им.
В ее тоне не слышно было насмешки. Глаза ее были опущены, и в них ничего нельзя было прочитать.
— А для тебя в этом не было удовольствия? — спросила Мериамон.
Барсина пожала плечами.
— Подчинение есть удовольствие.
— Но не в Египте, — сказала Мериамон.
Барсина подняла глаза.
— Даже для жены?
— Я никогда не была женой, — ответила Мериамон.
— Нет? — Барсина снова потупила взгляд. Персидская манера: они считают очень невежливым смотреть прямо в глаза. — Как интересно!
— Потрясающе. — Мериамон поджала ноги. Фургон теперь уже не качало так сильно: они уже спустились с холмов на равнину. Если прислушаться, то за разнообразными звуками, производимыми армией на марше, можно было услышать шум моря, более отдаленный теперь, но еще ясный. — Ты пригласила меня, чтобы спросить, была ли я когда-нибудь замужем?
Щеки Барсины вспыхнули нежным цветом дамасской розы.
— Ты, наверное, думаешь, что я ужасно невежлива?
— Ты просто чужеземка, — ответила Мериамон, — и это интересно. Что я могу для тебя сделать?
Ее живость и прямота несколько успокоили персиянку.
— Ты говоришь, как мужчина, — сказала Барсина.
— Я и одеваюсь так же. Это теплей.
Барсина не смогла не улыбнуться.
— Все говорят, что ты… неповторима. Теперь я и сама это вижу.
— А не видишь ли ты, — спросила Мериамон, — что меня ждут дела? У тебя здесь хорошо, но у меня много работы.
Она услышала чье-то осторожное свистящее дыхание, и не одного человека. В воздухе появилось ощущение угрозы. Ее тень придвинулась ближе.
Улыбка Барсины осталась неизменной.
— Говорят, царь считает тебя другом.
— Мне так не говорили, — сказала Мериамон.
— Так говорят, — повторила Барсина. — А еще говорят, что ты могла бы быть ему больше, чем друг.
— Слишком много говорят. Сплошные разговоры.
— Если только это неправда.
Глаза Мериамон сузились. Это слово — ложь — было самым худшим из грехов, какие знали персы. Ездить верхом, стрелять, ненавидеть ложь — это было все, что должен был знать и уметь благородный перс; и, хотя было проще так говорить, чем поступать — поступать можно было только так.
Мериамон заговорила, тщательно подбирая слова:
— Чем я могла бы быть, знают только боги. Что я есть, ты видишь перед собой. Царь не любитель женщин.
— Царь… — Барсина запнулась. — Царь просил меня… быть…
Мериамон закусила губу. То, что поднималось в ней, была ревность. И смех: над собой, над царем, над Барсиной. Которая, хотя и была персиянкой, вовсе не имела в виду ранить чувства Мериамон. Мериамон не поднимала глаз, чтобы не выдать себя.
— И ты просишь моего совета?
— Я прошу у той, кто мог бы — кто должен был бы — быть той, кого он выбрал.
— Почему ты так считаешь?
— Это должна быть одна из дочерей Великого Царя. Мы все знаем это. Но он отказывается, из учтивости, потому что он мечтает о царственном жесте. Ты такой же царской крови, как и они, если он подумает об этом. Ты достойна его.
— А ты нет?
— Я уже старая, — ответила Барсина, которая вряд ли была старше Мериамон, а Мериамон была самое большее на год старше Александра. — Я уже не девушка, и я не царской крови.
— Может быть, именно поэтому он хочет тебя.
Барсина изумленно взглянула на нее.
Мериамон улыбнулась. Раз уж этот разговор начался, продолжать было нетрудно.
— Ты очень красивая, но это красота, которую он может достичь. Ты знаешь, он любит разговаривать с людьми. И трудно представить себе, что, когда лампы погашены, в постель с вами должен ложиться переводчик.
Барсина прижала ладони к щекам. У нее был такой вид, как будто она не знала, смеяться ей или гневаться.
— И конечно, — продолжала Мериамон, — это все Пармений. За ним стоит вся Македония, а Македония хочет, чтобы царь имел наследников. Но царь будет иметь их тогда, и только тогда, когда он сам этого пожелает. Он всегда так упорствовал, чтобы идти своим путем?
— Всегда, — пробормотала Барсина и отняла ладони от лица. — Откуда тебе известно, что я знала его?
— Я догадалась. Твой отец взял тебя с собой, когда отправлялся в изгнание в Македонию.
— Он взял нас всех. Иначе Великий Царь убил бы нас.
— Значит, — сказала Мериамон, — ты знала Александра, когда он был еще маленьким.
Барсина улыбнулась.
— Маленьким-то он был, но у него была воля гиганта. Он лез во все. Меня заставляли бегать за ним, потому что я была достаточно быстрая и достаточно маленькая, чтобы пролезть туда же, куда и он, и достаточно сильная, чтобы оттащить его, если не помогали уговоры. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать.
— В это я могу поверить, — сухо сказала Мериамон. — Теперь ты понимаешь, почему он просил именно тебя. Ты знаешь его, он, наверное, помнит тебя. И это — его выбор. Если он вообще должен выбирать.
Барсина разгладила складку на платье, снова сложила и сжала ее.
— Он пришел ко мне сам и был очень краток. «Я бы хотел, чтобы ты стала моей любовницей, — сказал он, — если это устраивает тебя»
— А тебя это устраивает?
— Разве у меня есть выбор?
— Конечно! — Барсина разгладила другую складку, снова сложила и снова сжала. Мериамон продолжала мягче: — Он обидел тебя? Не предложив тебе стать царицей?
