— О, боги! — воскликнул я неверяще. — Я знаю это небесное благоуханье! Но откуда?!
— Из Испании, — с довольной усмешкой ответствовал отец, прежде чем у меня в голове успели промелькнуть образы продуктов, из которых изготовляют кофейные эрзацы. Но запах был слишком настоящим, да и на какой-то там эрзац отец не согласился бы даже из ностальгии. — Я привез оттуда пару мешков, после того как мы распробовали этот напиток с Хуаном Австрийским. Правда, здесь забросил, не заладилось с обжаркой и рецептом, но теперь-то я точно знаю, что делать с этой штукой. Разыскать мешки я велел еще вчера.
— Здорово, что не выбросил! — Кофе он привез, когда меня здесь не было, шла очередная гражданская война и мы что-то там очередной раз осаждали. Я с любопытством заглянул в серебряный кувшин, приспособленный под кофейник, еще наполовину полный, и налил себе мерцающую темную жидкость в один из собранных рядом с ним в кружок глиняных стаканчиков, покрытых незатейливой цветной глазурью.
Дивная вещь — кофе, будто маленькая победа над временем. Я с удовольствием отхлебнул из стаканчика, вдыхая замечательный аромат. Потом перехватил взгляд отца.
— Инфузориями-туфельками мы пока не проснулись, — отметил я.
— Все впереди, — отец оптимистично пожал плечами. Мне показалось, или в его глазах мелькнула легкая тоска? Впрочем, тут же пропавшая.
— Но у меня есть новость. Если кто-то прежде не заметил. — Я огляделся. — Мы первые или последние?
— Готье и Огюст пока не появлялись, остальные уже позавтракали и занялись последними сборами.
— Понятно… — Я подумал, не стоит ли проведать Огюста, кто его знает, какое у него может быть настроение. Впрочем, он никогда не любил рано вставать, и он пока не единственный задержавшийся, так что это не срочно. — Никто еще не говорил, что в нас помимо чужой памяти заложили некоторые искусственные боевые таланты?
Отец отставил стаканчик и, опершись локтем о столешницу, с интересом посмотрел на меня.
— Ты на ком это испытывал?
— На Оливье. Как обычно поутру. Я едва не загнал его в курятник. Как ни жутко звучит, но это было необыкновенно просто.
— Гм, может быть, Оливье плохо себя чувствовал?
— Нет. Я об этом уже думал. И это было не везение. Я чувствовал себя иначе, действовал не так как обычно. Хотя в чем именно разница трудно объяснить, легче именно почувствовать, и я все-таки старался слишком не зарываться и сдерживался.
— И как на это отреагировал Оливье? — поинтересовался отец немного настороженно.
— Очень спокойно. Кажется, он решил, что я так разволновался перед очередной дуэлью, что у меня… пропали некоторые детские комплексы, которые мешали мне ему противостоять.
Отец пожал плечами и задумчиво взъерошил бороду.
— А если он прав? Если не в причине волнений, то в последствиях? Волнений-то, все-таки, хоть отбавляй.
— Да нет, к сожалению, что бы ни говорил Оливье, мне всегда было до него как до луны, — вздохнул я помолчав.
Отец снова пожал плечами.
— Трудно сказать. Может быть и так.
— Так. К тому же, если прав я, а не Оливье, то в этом есть некоторый смысл.
— Да уж, хоть до этого додумались… Рад, что это повышает наши шансы на более-менее благополучный исход.
Я пристально посмотрел на отца.
— Тебе это действительно нравится? У меня такое чувство, что от нас самих остается все меньше и меньше.
Отец неопределенно усмехнулся.
— На это можно посмотреть и с другой стороны — нас становится все больше и больше!
А ведь и верно. Я рассмеялся.
— Хорошо. Как бы то ни было, я постараюсь проверить еще раз. Уверен, что это не могло произойти только со мной.
А пока я решил вплотную заняться пирогом с дичью и специями и прочими в буквальном смысле насущными вещами. Румяная корочка была такой хрустящей, а какие были пряности!.. У меня в голове проскочила мгновенная бредовая мысль: «хорошо, что я жив и нахожусь именно здесь и сейчас!» В сущности, жизнь — прекрасная и удивительная штука, жаль, что короткая. Может быть, настолько прекрасная, что ею даже можно с кем-то поделиться, лишь бы их было не слишком много.
— Вкус все же немного необычный, — задумчиво промолвил отец, стукнув пальцем по стаканчику.
— И все-таки замечательный.
Отец вздохнул.
— Странно теперь будет разговаривать со старыми знакомыми, людьми привычными и обычными, и относиться к ним как к историческим личностям, деятелям, персонажам… — Он скептически встопорщил усы и приподнял брови. — Наверное, я буду невольно смотреть на них с таким же исследовательским любопытством как на экспонаты в кунсткамере.
Я сочувственно кивнул. Все мы так будем. Но профессиональный историк среди нас только он один.
— Эх, ладно, — он махнул рукой. — Пойду, пожалуй. Когда закончишь, намекни оставшимся соням, что мы уедем без них.
— Не такая плохая мысль, — ответил я, подумав об Огюсте. Но оставлять никого не пришлось. Двери открылись и, что-то недовольно бубня, в зал вошел Готье, подталкивая перед собой не менее недовольного заспанного Огюста. По крайней мере, сегодня Огюст пришел завтракать без оружия под рукой.
— А вот и мы, — объявил Готье, — белые медведи.
Огюст то ли фыркнул, то ли что-то буркнул. Потом они оба с интересом повели носами.
— Чем это пахнет? — недоверчиво вопросил Огюст.
— Остывшей утренней амброзией, — ответил я.
— Вот поганец Рауль! — возмутился Готье. — Даже не предупредил, что именно тут остывает!..
Огюст молча опрометью кинулся к столу, с удивлением оглядел кувшин-кофейник, погладил его, налил себе кофе и отпил глоток, потом посмотрел на отца.
— Спасибо.
— Пожалуйста, — ответил тот благодушно. — Подкрепляйтесь, как следует. Отдам последние распоряжения, и потом поедем.
Мы символически раскланялись, ненадолго попрощавшись.
— А я то думал, что это Рауль такой хитрый, — продолжал Готье, располагаясь за столом и тут же выстроив на тарелке внушительную баррикаду из закусок, а также вооружившись хорошим кубком с вином и лишь затем заглянул в кофейник.
— Он всегда хитрый, — неприязненно заметил Огюст и хотел добавить что-то еще, должно быть и вовсе нелицеприятное, но передумал.
— Славно, — я покачал головой. — Но нам все равно придется доверять друг другу. Иного не дано, мы в одной лодке, даже если это «корабль дураков».
— Ты украл мое сравнение, — огорчился Готье, имея в виду, что я прочел его мысли, так как таких сравнений я от него еще не слышал.
— Ладно, не сочтите за дезертирство, — сказал я, поднимаясь, — но я вас тоже ненадолго оставлю.
