— Разрешаю, — съязвил Геннадий. — Только не носитесь со своим мнением, как с писаной торбой. На вас напала куриная слепота. Именно слепота! Кулькова призналась и дала показания, что была предупреждена Мигалкиным о появлении ночных гостей.
Лицо у меня, кажется, вытянулось. Раскрыл глаза пошире, чем обычно, и Дим-Димыч. Ни он, ни я, конечно, не могли и предполагать такого поворота дела.
— Что вы скажете теперь? — обратился к Дим-Димычу Геннадий.
— Ничего, — коротко изрек тот. — Прежде всего я посмею испросить вашего разрешения и ознакомиться с показаниями Кульковой.
— Пожалуйста! — с усмешкой ответил Геннадий, подал Дим-Димычу протокол, а сам достал портсигар и закурил.
Да, действительно, в протоколе черным по белому было записано, что Мигалкин, прежде чем отправиться на вокзал, зашел на квартиру к Кульковой и предупредил, что привезет двух гостей: мужчину и женщину. И все. Но, кажется, достаточно и этого. Значит, Мигалкин не тот парень, за которого я и Дим-Димыч его приняли. Значит, правы Безродный и Каменщиков.
— Кулькова тверда в своих показаниях? — спросил Дим-Димыч.
— Как это понять? — задал встречный вопрос Геннадий.
Дим-Димыч подумал, подыскал более мягкую формулировку и спросил:
— Не колеблется?
— Это не наше дело. Что записано пером, того не вырубишь топором.
Дим-Димыч пожал плечами:
— Не находите ли вы целесообразным, прежде чем арестовать Мигалкина, сделать ему очную ставку с Кульковой?
— Не исключаю, — заявил Геннадий. — Очная ставка неизбежна.
— Тогда следует допросить Кулькову еще раз, — пояснил свою мысль Дим-Димыч.
Геннадий вскинул брови и насторожился:
— Зачем?
— Чтобы уточнить ряд деталей, без которых очная ставка может превратиться в пшик…
— Именно?
— Следствие должно точно знать, в какое время суток зашел Мигалкин к Кульковой, кто может подтвердить его визит, иначе на очной ставке Мигалкин положит Кулькову на обе лопатки. А этого в протоколе нет.
Безродный задумался.
— Во всяком случае, — заговорил он наконец, ни к кому конкретно не обращаясь, — эти подробности можно уточнить в процессе самой очной ставки.
Тут вмешался я:
— Рискованно…
— Вот именно! — присоединил свой голос Дим-Димыч. — И к тому же тактически неправильно и, если хотите, неграмотно. Прежде чем допрашивать подозреваемых на очной ставке, мы сами должны знать, что ответит на этот вопрос Кулькова. Это же очень важно.
— Даже очень? — сыронизировал Геннадий.
— Безусловно! — подчеркнул Дим-Димыч. — Вы знаете, что такое алиби?
— Допустим, — заметил Геннадий с той же иронией.
— Предположите на минуту, что на вопрос, в какое время к ней заходил Мигалкин, Кулькова ответит — в семнадцать часов, — продолжал рассуждать Дим-Димыч.
— Ну… — затягиваясь папиросой, буркнул Геннадий.
— А Мигалкин рассмеется ей в лицо и заявит: "Не фантазируйте, Олимпиада Гавриловна, именно в это время я сидел на производственном совещании в автобазе".
— А мы проверим, — вставил Каменщиков.
— Конечно, проверим, — согласился Дим-Димыч. — Но прежде чем мы это сделаем, очная ставка будет провалена.
Дим-Димыч был прав. Это понимал я, понял Каменщиков и должен был понять Безродный. Но я ошибся, Безродный не хотел понимать. Он отмел разумные предложения Дим-Димыча.
— Не будем залезать в дебри и делать из мухи слона. Если бы да кабы, да во рту росли грибы… Мигалкин не выкрутится. За это я могу поручиться. И как только его загребем — сразу заговорит. А загребать его надо, не теряя времени.
— Без очной ставки? — спросил Дим-Димыч.
— А что? — удивился Геннадий.
— Никакой мало-мальски уважающий себя прокурор не даст нам санкцию на арест Мигалкина, — твердо проговорил я. — Почему мы должны не верить Мигалкину и, наоборот, верить Кульковой, показания которой ничем не документированы?
— Попробуем обойтись без прокурора, — безапелляционно произнес Геннадий. — Нам за это головы не снимут, а вот если Мигалкин скроется или сговорится с Кульковой и заставит ее отказаться от своих показаний, то холки нам намнут основательно.
— Я не вижу оснований нарушать революционную законность, — решительно заявил Дим-Димыч. — А посему убедительно прошу вас, товарищ старший лейтенант, отстранить меня от участия в следствии.
Молодец Дим-Димыч! Смело, но правильно, правдиво, честно.
Геннадий, кажется, на минуту растерялся, но быстро взял себя в руки и зло сказал:
— Лучше поздно, чем никогда. Можете считать себя свободным. — И, посмотрев на часы, обратился к Каменщикову: — Обеспечьте лейтенанта Брагина транспортом до станции.
Дим-Димыч молча кивнул и, повернувшись на каблуках, вышел. Геннадий взял со стола протокол, подал его мне и спросил:
— Надеюсь, вы не повторите глупость своего дружка?
— Не надейтесь, — сказал я значительно мягче, чем Дим-Димыч. — Я, пожалуй, тоже уеду…
Геннадий деланно рассмеялся.
— Не смею вас задерживать… Трусы в карты не играют. — Он взял из моих рук протокол, отдал его Каменщикову и тоном приказа предложил: — Пишите постановление…
16 февраля 1939 г. (четверг)
Поздно ночью меня и Дим-Димыча слушали Осадчий и Кочергин. Как мы и рассчитывали, Геннадий связался с управлением по телефону и предупредил майора Осадчего обо всем, что произошло. По выражению лица начальника управления видно было, что он не одобряет наше поведение. Капитан Кочергин молчал, лицо у него было непроницаемое.
Мы доложили все, что считали нужным. По нашему мнению, Безродный, не исчерпав всех возможностей для опознания убитой и установления убийцы, стал на неправильный, незаконный путь и пытался толкнуть на него нас.
Осадчий спросил, что мы имеем в виду под возможностями, которые игнорировал Безродный.
Дим-Димыч подробно изложил наш план действий.
— С этого и надо бы начинать… — заметил Кочергин.
— Да, пожалуй, — без особенного энтузиазма согласился майор Осадчий и обратился ко мне: — Ваше предложение?
— Если Мигалкин арестован, освободить его, — сказал я. — А все материалы передать органам милиций.
— А вы что скажете, товарищ Брагин?
— С первой частью предложения товарища Трапезникова я согласен, — произнес Дим-Димыч. — А со второй нет. Мне думается, что до опознания убитой и установления личности убийцы возвращать дело органам милиции не следует.
— Так-так… — неопределенно произнес Осадчий. — Ну хорошо. Можете быть свободными…
