Поглазев сквозь окошко на извозчика, который увез всю гоп-компанию Графчика, содержатель «малины» начал быстро собираться. Он надел свой лучший костюм, которому, как говорится, минуло сто лет в обед, смазал ваксой ботинки и даже повязал галстук-бант.
— Ты куда? — придержала его за рукав сожительница, которую звали Сонька, — полная невысокая женщина в пестром бухарском халате и отороченных лисьим мехом шлепанцах на босую ногу.
По молодости она нечаянно попала в воровскую шайку Маньки Соленой, но благодаря связям Остапа Кучера ей удалось избежать острога. Он запал на ее пышную красоту, от которой теперь остались лишь огромные черные глаза и толстая коса, уложенная «короной».
— Надо мне… — буркнул Остап, безуспешно пытаясь освободиться из цепких рук сожительницы. — Покрутись тут немного без меня. Дела…
— Не перебегай дорогу Графчику, — глядя прямо в глаза Остапу, строго сказала Сонька. — Он очень опасен.
— Откуда?.. — смешался Остап. — Что за глупости у тебя в голове?!
— Я все вижу. Не перебивай! Я знаю, ты что-то задумал. Что-то очень нехорошее. И это как-то связано с Графчиком. Мы и так по проволоке над пропастью ходим. Давно пора кончать с «малиной». Деньги у нас есть, вполне достаточно, уедем из Киева — туда, где нас никто не знает, — и начнем новую жизнь. Ты ведь обещал!
— Обещал, — согласился Остап. — Но не так скоро. В Киеве сейчас идет сплошной цымес. И ты хочешь, чтобы я пропустил его мимо своих рук?
Сонька отпустила рукав его пиджака и сказала каким-то деревянным голосом:
— Ну тогда иди… глупец. Ты об этом еще пожалеешь. Жадность фраеров губит.
— Жадность и практичность — разные вещи. Перестань. Все будет хорошо.
— Хорошо уже не будет, — ответила Сонька. — Чует мое сердце, что нас ждет большая беда. А вот убедить тебя никак не удается.
— Не каркай! Я никогда не был вором или убийцей и не буду. И мое дело никак не связано с Графчиком, — соврал Остап, глядя на Соньку честными глазами.
— Тогда скажи мне, что ты задумал?
— А вот это, женщина, тебе знать не следует, — жестко ответил хозяин «малины».
Чтобы избежать дальнейшего разговора, он круто развернулся и поспешил к выходу. Сонька посмотрела ему вслед долгим взглядом, затем тяжело вздохнула и сказала тихо:
— Если человек твердо надумал утопиться, то его никто не остановит. Он сделает это даже среди пустыни, в миске с водой. О, эти мужчины…
Надзиратель городской сыскной полиции[26] Шиловский задумчиво смотрел на Остапа, который под его тяжелым взглядом сидел на стуле как на раскаленной сковороде — все время ерзал. Они встретились на конспиративной квартире вне графика.
Телефонный звонок Кучера в полицейское управление не удивил Евграфа Петровича. Остап был чрезвычайно ценным осведомителем, и нередко его информация помогала предотвращать не только грабежи, но и убийства. Поэтому на оплату его услуг Шиловский денег не жалел.
А еще он очень берег Остапа от «засветки». Поэтому «ближний круг» агента из числа киевских мазуриков (в том числе и людей Графчика) был для полиции практически неприкасаемым; если только воры не попадались случайно. Сведения о других ворах приходили к Остапу косвенными путями, не напрямую от «ближнего круга», однако от этого они не становились менее ценными.
Но сейчас Шиловский думал. Крепко думал. То, что в могиле на Китаевском кладбище схоронено что-то очень ценное, он практически не сомневался. В окрестностях Киева достаточно глухих и безлюдных мест, чтобы можно было без лишней огласки зарыть труп где-нибудь в лесу. Не говоря уже о водах Днепра, которые могут спрятать в своих глубинах что угодно.
Ан нет, ящик привезли на Китайку. Цинковый ящик! Зачем? И потом, убийство рабочего погребальной конторы… Кто-то прятал следы. Кто? Да, в этой истории многое непонятно.
Во-первых, почему для тайного захоронения привлекли сотрудников погребальной конторы? Или хозяева ящика такие наивные, что доверились мужикам, у которых после выпивки языки метут как помело?
Во-вторых, с какой стати яму под цинковый ящик вырыли на Китаевском кладбище? Там ведь давно никого не хоронят. Впрочем, здесь объяснение, кажется, налицо: работы производились ночью, а на старом погосте нет сторожей.
И в-третьих, какая причина побудила Остапа Кучера отдать полиции столь ценную информацию? Шиловский достаточно хорошо знал хозяина «малины» (который плюс ко всем своим грехам занимался еще и винокурением), чтобы поверить в его бескорыстное служение отечеству. Остап очень жаден до денег, и надзиратель сыскной полиции был абсолютно уверен, что Кучер не мог упустить такой возможности разбогатеть.
Вопросы, вопросы… Шиловский мучительно ковырялся в уголках своей отменной памяти, пытаясь найти какой-нибудь аналог информации, добытой Остапом. Но все было тщетно — ничего подобного в Киеве не случалось; по крайней мере с 1907 года, когда Шиловского приняли в штат полицейского управления.
— Что ж, — наконец молвил Шиловский, — спасибо тебе. — Он полез в бумажник, достал оттуда ассигнацию и положил ее на стол перед Остапом. — Это вознаграждение. Если информация окажется ценной, получишь в два раза больше.
— Рад стараться, Евграф Петрович! — быстрым взглядом оценив номинал купюры, преданно воскликнул Кучер. — Мы завсегда… — На этот раз Шиловский был очень щедр.
— Знаю, знаю… А теперь иди. Бывай здоров. Ежели еще что-то узнаешь по этому делу, сразу же ко мне на доклад. Покинешь здание через черный ход. На лестнице осмотрись, иди не торопясь.
Остап кивнул и покинул комнату. Уже на лестнице он облегченно вздохнул и весело рассмеялся — последние две фразы были для Шиловского почти ритуальными. Он всегда их говорил на прощание.
Но оставим содержателя «малины» и возвратимся к надзирателю сыскной полиции. После ухода Кучера он открыл буфет, достал оттуда начатую бутылку шустовского коньяка, рюмку, наполнил ее и выпил, не смакуя, одним махом — как водку. Вторую рюмку он уже закусил — соленой сушкой.
Когда бутылка показала дно, в голове Шиловского забрезжили контуры будущего плана. Он был настолько фантасмагорическим, что Евграф Петрович забормотал «Изыди, нечистая!..» и замахал руками перед своим изрядно покрасневшим лицом, словно отгоняя назойливую мошкару.
Глава 6
2007 год. Ночная тревога
Ночь выдалась беспокойной. Глеб просидел за рабочим столом почти до полуночи, снова и снова пытаясь проникнуть в тайну плана. Но все его потуги опять оказались тщетными. Единственное, что ему оставалось, — так это чувство восхищения неведомым гравером. Он сумел изобразить с помощью резца не только сверхминиатюрные здания, но даже окна и двери в них.
