– Да я не протяну день-другой… Хорошо тебе говорить! Хорошо тебе советовать! У тебя-то ничего не болит! А я не могу думать о хорошем, как ты советуешь, умный ты наш! Я думаю… о мешке…
– Да это становится идеей-фикс, – прошептал Рауль, – Утешься, страдалец! – провозгласил он патетически, – Мешка не будет! Мы тебя похороним как викинга! Бренные останки – в шлюпку! И подожжем! И проводим тебя в Вальхалу с воинскими почестями! Мушкетными залпами! Барабанной дробью! Круто, правда? Полегчало?
– Так ты уже примирился с мыслью о том, что я помираю? – огорченно сказал Оливье.
– Я пошутил.
Оливье хотел сказать, что грешно шутить над мучеником, но вовремя вспомнил любимого автора.
– ''Над шрамом шутит тот, кто не был ранен''*, – трагически продекламировал он.
…. * Шекспир. ''Ромео и Джульетта''. Слова Ромео.
…
Рауль уже подумывал о бегстве. Ему повезло – в каюту вошел де Сабле.
– Господин барон, – промолвил помощник капитана, – Я слышал, вы не совсем здоровы. Я зашел осведомиться о вашем самочувствии.
– Увы! Увы! Увы… господин де Сабле!
На этот раз барон не стал называть молодого офицера ни юношей, ни мальчиком – находясь в столь плачевном состоянии, Оливье воспылал любовью к оставляемому им человечеству и преисполнился желанием помириться со всеми и простить всех. И этих двоих он прощает в свой смертный час. Он прощает помощнику капитана его грубые слова. Он прощает Раулю дурацкий смех.
– Увы, господин де Сабле, – прошептал Оливье,- Я прощаю вас. Вы не имели, конечно, намерения оскорбить меня.
– Нет! Конечно, нет! Милостивый государь! Барон… вот яблоки… покушайте, может, вам станет лучше…
– Оставьте, дорогой господин де Сабле… сам же я… прошу меня простить, если я невольно чем-то обидел вас. Я назвал вас юношей, господин де Сабле, и вы обиделись… Увы! Не считайте это оскорблением, молодость – это счастье. Я начинаю понимать это, находясь у порога смерти. Вы еще станете мужчиной, потом стариком, когда-нибудь ваши волосы поседеют, лицо покроется морщинами. А я… никогда не буду стариком… Видите, мои дорогие юные друзья, я умираю, не дотянув до тридцатилетия нескольких лет.
У доверчивого де Сабле на глаза навернулись слезы.
– Барон, – испуганно сказал Рауль, – Съешь апельсин. Я очищу? Ты, похоже, так ослабел, что и апельсин очистить не можешь.
Он взял свой пакет, с которым пришел к другу.
– Не надо, – простонал барон, – Мой бедный желудок не принимает даже такую нежную пищу как апельсины.
Рауль переглянулся с помощником капитана.
– Ну, хоть одну дольку, – настойчиво сказал Рауль, – За наше Пиратское Братство, Оливье! Не обижай друзей!
Он скормил страдальцу дольку апельсина. Оливье, умяв дольку, тяжело вздохнул и пролепетал слабое ''спасибо''.
– Еще, за Победу! – сказал помощник капитана.
Оливье покачал головой.
– Как, ты не хочешь, чтобы мы победили?
– О, я столько пил, чтобы мы победили, вот теперь и мучаюсь. Будто Победа как-то связана с этим апельсином!
– Как знать, – пробормотал Рауль, – Мы немного суеверны, так что лучше съешь.
Оливье раскрыл рот и слопал вторую дольку.
– За маму! – сказал помощник капитана.
Оливье подчинился.
– За папу! – сказал Рауль.
Оливье проглотил четвертую дольку – за папу.
– Не мучайте меня больше… – жалобно сказал барон.
– За твою маркизу, и мы от тебя отстанем, – пообещал Рауль, – Остальное тебе на ужин.
То, что им удалось скормить бедняге пол-апельсина, внушало надежду. Барон далеко не так плох – его запугал грозный док. Дюпон перестарался – несчастный Оливье уже шутки понимать перестал. А вот сюсюканье неумелых нянек подействовало. И Рауль заговорил с бароном де Невилем как заботливая нянюшка с несмышленым младенцем:
– Вот и умничка, лежи в своей постельке и выздоравливай. Бедняжка!
''Сейчас он разозлится и пошлет меня к чертовой бабушке… или…еще… подальше''. Но Оливье не обиделся на ''бедняжку'' и кротко вымолвил:
– Спасибо, милый Рауль, я знал, что ты добрый юноша.
''Добрый юноша'' разинул рот. Такой реакции он не ожидал! Не ожидал таких слов и помощник капитана. А, поскольку де Сабле тоже был добрым юношей, у него опять навернулись слезы на глаза.
– Не плачьте, – сказал Рауль моряку, – Он выкарабкается. Барон де Невиль живучий как кошка. Барон! Вспомни фрондерские войны!
– Вот то-то и обидно, – стонал Оливье, – Умереть не в бою, как положено рыцарю, воину, дворянину, а в… постельке… от жалких пилюль и отвратительных клистиров. Что ты там вещал о викингских похоронах? Не видеть мне Вальхалы, попаду с моим отравлением в царство богини Хель.
– Он бредит? – спросил де Сабле.
– Он шутит, – сказал Рауль, – Друг мой, Вальхала – это шутка. Мы с тобой христиане как-никак.
– Фрондерские войны, – простонал Оливье, – Вот, юноша, взгляните, – с этими словами Оливье достал пулю на шнурке, что висела на его груди и показал помощнику капитана.
– Видите, – сказал Оливье слабым голосом, – Эта пуля пробила мою грудь, когда мне и девятнадцати не было.
– А не плечо, ты не ошибся? – спросил Рауль осторожно.
– Грудь! – заявил Оливье.
– Ну, грудь так грудь, – миролюбиво сказал Рауль, – Тебе виднее.
– Я умирал в монастыре, истекая кровью, в голове взрывались миллионы бомб. Такие адские муки я испытывал, когда из моего многострадального тела извлекали эту долбаную пулю, эту вот суку-пулю, эту вот пулю-дуру. Вот она, взгляните, юноша… Я хочу сказать… господин де Сабле! Но эта мука – ничто по сравнению с теперешней. И боль от раны – а рана была тяжелая, скажи, милый мой Рауль? /Рауль кивком подтвердил слова барона/. Боль от раны не то, что мои нынешние мучения.
Молодой де Сабле восхищенно смотрел на ''сувенир'' де Невиля. Рауль был в курсе фрондерских приключений барона. Он знал, что рана была далеко не такой тяжелой и мучительной, как Оливье хвастался перед моряком, а еще раньше, в Париже – перед молодыми мушкетерами. Но, конечно, не собирался опровергать барона.
– Барон, – осторожно сказал помощник капитана, – Если вы излечились после такого тяжелого огнестрельного ранения, то теперь-то вы и подавно поправитесь.
Де Невиль ответил жалобным вздохом.
– Ох, – прошептал он, – Он приближается.
– Кто? – в один голос спросили Рауль и де Сабле.
– Мой мучитель, Главный Клистироносец… Я его шаги уже узнаю…
Оливье с отчаянием взглянул на дверь. Рауль и де Сабле повернули головы и увидели доктора Дюпона в сопровождении неизменного помощника.
– Ну, как мы себя чувствуем? – спросил Дюпон.
