– Так, знаете ли, решили… – пробормотал начальник тюрьмы. – Мне казалось, что его можно оправдать…
– Негодяев нужно примерно наказывать! – строго заявила Адель, с шумом перемешивая костяшки домино. – Больно уж наши судьи мягкотелы!
– Суд присяжных! Какая огромная ответственность! – заметил Жафрэ. – Да если бы меня заставили подписать человеку смертный приговор…
Он невольно вздрогнул и тут же повернулся к своим снегирям:
– Уик! Уик! Рки-уик!
– Мой ход! – произнесла госпожа Жафрэ. – Шестерочка!
И быстрым шепотком добавила:
– А знаете, что не мы одни охотимся за золотым петушком?
– Если что, – тем же шепотком отозвался Комейроль, – тут же пущу дом на слом!
– А вдруг его заселили? – с горечью прошипела Адель. – А потом, вы что, думаете, остальные не сообразят, в чем дело? Так и умрем нищими под дверью сокровищницы!.. Рыба! Удачный ход! – воскликнула старуха.
– А мы, наверное, вспоминаем, – начал господин Бюэн, садясь рядом с Клотильдой на канапе, – о том, кто долго отсутствовал и должен вот-вот приехать?
– Конечно, – согласилась девушка. – А ваш узник, он молодой? – с любопытством спросила она.
– Молодой, лет тридцати, я думаю, – ответил начальник тюрьмы.
– И красивый? – быстро осведомилась Тильда.
– Нет, – покачал головой Бюэн, – он однорукий, с огромным шрамом, пересекающим лоб, правый глаз и щеку. Неужели вы и в самом деле не слышали моего рассказа?!
– Похоже, что так, – рассмеялась Клотильда. – Простите меня, я думала о своем…
– И вам есть о чем подумать, дитя мое! – воскликнул ее собеседник. – Как переменится вся ваша жизнь! Из предрассветных сумерек – в ослепительное сияние дня! Это как если бы меня, старого тюремщика, назначили директором театра… Ну так вот, – вернулся Бюэн к прежней теме, – речь идет о том пресловутом деле, которое так взволновало весь Париж: шайка Кадэ во главе со знаменитым Ле-Маншо…
– Клеманом Ле-Маншо, – прошептала девушка.
– Именно, – кивнул начальник тюрьмы.
– Он и есть ваш узник? – дрогнувшим голосом спросила Клотильда.
– Он это отрицает, – пожал плечами господин Бюэн. – И документы у него на другое имя. Но этого человека опознали двое свидетелей. Пять минут назад я рассказывал, что все три месяца, пока длилось следствие, Клеман Кадэ – или Пьер Тарденуа, как он изволит себя называть, – находился у нас в тюрьме, и мы обращались с ним просто прекрасно. У него отменные знакомства. Из самых высших сфер я получил настоятельный совет разместить этого господина со всем комфортом, какой только можно создать в тюрьме. А поскольку он – человек не бедный, то жил у нас великолепно, и был лишен разве что возможности покидать камеру… А так у него было, что душе угодно… И вот теперь все кончено… Завтра его отправят дальше.
– До завтра еще много времени, он вполне успеет сыграть с вами какую-нибудь шутку, – сказал добрейший Жафрэ. – Уик! Уик!
– Так и есть! И на одном конце пятерка, и на другом! Сейчас посчитаем, – пробормотала Адель. – Стоит вынести приговор, как безумцы превращаются в сущих дьяволов, – добавила она.
Господин Бюэн улыбнулся. Я уже говорил вам, что лицо у него было доброе и честное, лицо преданного и исполнительного служаки, и достоинства в его чертах было куда больше, чем в лице графа Комейроля.
– К несчастью для нашего подопечного, – отозвался тюремщик, – у меня было время неплохо освоить свое ремесло. Он даже не знает, что с него уже и сейчас не спускают глаз, а скоро он перейдет в другие руки… Да вам, собственно, прекрасно известно в чьи… Этот господин шутить не любит! Я имею в виду Ларсоннера!
– Надежный человек! – подхватил Комейроль. – В добрый час!
Они переглянулись с Аделью. Добрейший Жафрэ принялся крутить большими пальцами и присвистывать:
– Уи! Уи! Надежен! Ларсоннер, да, да, надежен!
– Так вот, перед тем, как показать вам окно приговоренного, я остановился на том, – продолжал господин Бюэн, вновь обращаясь к Клотильде, – что вечерние газеты пойдут сегодня нарасхват, но не объяснил, почему. Теперь же растолкую. Вы еще слишком юны, чтобы слышать что-то о Черных Мантиях, , не так ли, ангел мой?
– О-о, в детстве я их страшно боялась! – воскликнула Клотильда. – Тогда рассказывали, например, такую историю: нищий остановил экипаж богатого господина и спросил: «Будет ли завтра день?»
– Неужели тот самый знаменитый «Будет ли завтра день?» – вскричал господин Бюэн.
– Богатый господин ответил: «Будет. От полуночи до полудня, от полудня до полуночи, если будет на то воля Отца». С этими словами он вышел из экипажа и последовал за нищим… Я уж не помню куда, в общем, в какую-то комнату, и там было только одно кресло. Нищий уселся, а богатый замер перед ним – и спрашивает: «Что прикажете, Хозяин?» Нищий потребовал, чтобы убили одну женщину, – а богатый безумно любил эту даму… Но должен был повиноваться…
– Глупости какие! – заворчал Жафрэ. Адель и Комейроль молча играли в домино.
– Вы, любезный друг, – заговорил начальник тюрьмы, – никогда не верили в существование Черных Мантий, зато миллион парижан придерживается совершенно иного мнения. А министерство юстиции дало понять, что банда Кадэ – только один из отрядов этой великой армии зла, которая приводила в трепет все европейские столицы.
– Глупости какие! – повторил Жафрэ. – Что у людей за привычка – распускать дурацкие слухи!..
– А я верю, что Черные Мантии существуют, – сказал Комейроль; он был очень бледен.
– Черт бы их всех побрал! – сердито воскликнула госпожа Жафрэ. Ее грубые, больше похожие на мужские, чем на женские, руки слегка дрожали, перемешивая костяшки.
Снаружи донеслась крикливая разголосица, продавцы бульварных листков запрудили улицу Сент-Антуан, зазывая покупателей хриплыми простуженными голосами:
– Последние новости! Свежая газета! Страшное убийство пятого января на улице Виктуар, пятеро обвиняемых, две жертвы! Банда Кадэ! Возрождение Черных Мантий! Приговор Клеману по прозвищу Ле-Маншо, множество подробностей! Портрет с натуры! Всего одно су!
– Теодор! – скомандовала госпожа Жафрэ, взглянув на мужа. – Спуститесь вниз и купите мне газету!
Но Жафрэ не успел даже подняться со стула. Дверь гостиной распахнулась, и мэтр Изидор Суэф, унаследовавший всю клиентуру своего отца, переступил порог, держа под мышкой неизменный портфель. Господин Суэф считался самым надежным нотариусом Парижа, был свеж, приятен для глаз, медоточив и любезен. В левой руке он держал грязноватый бумажный листок, сплошь покрытый плохо пропечатанными строчками.
– Не стоит беспокоиться, – заявил мэтр Суэф. – Здесь и подробности, и рисунки. Портрет Ле-Маншо, портрет папаши Кадэ, подлинного главаря банды.
