Прошло два года. Рябоконь в принципе был доволен своей жизнью, но хотелось большего: своего магазина. Пусть маленького, но своего.
– Только тогда и можно сколотить капитал. Горбатясь на Скоробогатого, я так до смерти и останусь только приказчиком, – иногда с горечью думал Евлампий.
Для исполнения этой мечты ему не хватало денег. Накопленные им за это время да ещё те, припрятанные, составляли приличную сумму. Но их было недостаточно.
– Евлампий, – вкрадчиво завёл как‑то разговор Константин Петрович. – А что ты о своём будущем думаешь.
– Свой магазин хочу иметь! Очень хочу! – вздохнув, признался Рябоконь.
– Хочешь породниться со мной? – напрямую задал вопрос Скоробогатый.
Евлампия от этих слов холодным потом прошибло.
– Свою младшую, Катерину, хозяин в прошлом году замуж выдал. У него в девках засиживается Дарья, моя ровесница. Высокая, статная, правда чуть прихрамывает на левую ногу, да правый глаз заметно косит, – стал он судорожно рассуждать про себя.
А Скоробогатый, не церемонясь, сказал:
– Моя Дашка от тебя без ума. Женись! В качестве приданого за ней даю дом большой в центре Ростова. Внизу магазин себе устроишь, а на втором этаже жить будете. А, Евлампий?
– Дарья мне тоже очень нравится! Чего же не жениться! – ответил Рябоконь.
В сентябре и свадьбу сыграли. Шумную да весёлую. Почти всё ростовское купечество гуляло. Подарков молодым надарили! А вскоре тесть подарил молодым большой двухэтажный дом. Да ни где‑нибудь, а на Большой Садовой улице, напротив городского сада. Кроме этого, Константин Петрович и капитал дал, чтобы магазин бакалейный на первом этаже устроить. Да и Евлампий, не скупясь, вложил своих три тысячи рублей. Магазин находился в бойком месте, и дела сразу пошли в гору. Молодые жили дружно, не ссорились. Вот только родить Дарья не могла несколько лет. Но, наконец, забеременела и восьмого августа 1900 года родила мальчика.
Евлампий радовался:
– Сын у меня! Сын! Продолжение рода Рябоконей! – с гордостью рассказывал он всем знакомым.
Назвал Евлампий мальчика в честь своего тестя Константином.
Сын рос смышленым ребёнком. В пять лет уже бегло читал. Умел прибавлять и отнимать. Знал много детских стихотворений. Одно беспокоило Евлампия и Дарью: уж очень болезненный был Константин.
– Квёлый какой‑то сын у меня, – не раз сокрушался про себя Евлампий. – Может, подрастёт чуток да всё и поменяется.
Но, к сожалению, Константин не рос. С каждым годом он становился всё умнее, но рост его оставался почти прежним.
– Неужели карликом будет? – с испугом спросил как‑то Евлампий у доктора.
– Не думаю. Надо подождать, посмотреть на дальнейшее развитие мальчика, – ответил тот.
Из‑за маленького росточка и не отдали Константина в первый класс. Учителя приходили заниматься с ним на дом. Когда же мальчику исполнилось десять лет, он успешно выдержал экзамены и был принят в третий класс гимназии.
Константин Рябоконь по росту оказался ниже всех не только в своём классе, но даже среди всех первоклассников. В гимназии ему сразу приклеили язвительное прозвище "Гулливер". Когда к Константину так обращались, он сразу начинал психовать и кидаться на своих обидчиков. Тогда несколько одноклассников отлавливали его по дороге домой и давали тумаков. Рябоконь сопротивлялся, как мог. Но что он, маленький и слабый, мог сделать с тремя‑четырьмя ровесниками, которые были выше и сильнее его?
Константин тогда выпросил у их кухарки Нюры самую большую скалку. Теперь уже он охотился на тех, кто ему докучал больше всего, но по одному. Часами мог выжидать в укромном месте. Как только появлялся его враг и был один, Рябоконь выскакивал из своей засады и без предупреждения начинал бить свою жертву скалкой, куда попадёт. Заметил тогда Константин, что все его обидчики были трусами. Никто из них один на один не вступил с ним в схватку. Побитые Рябоконем дети жаловались своим родителям, те шли к директору гимназии и просили оградить их сыновей от "бандита, которому место на Сахалинской каторге, а не в приличном учебном заведении".
Директор лично приезжал к Рябоконям домой или приглашал на беседу Евлампия к себе в кабинет.
– Правильно, Костя делаешь! Пусть все знают нашу рябоконевскую силушку да отвагу, – хвалил Евлампий своего сына после неприятных разговоров с директором и учителями.
– Котик, нельзя своих товарищей обижать! Со всеми нужно дружно жить! – наоборот учила сына мама.
Неизвестно почему, но к травле Константина подключились некоторые ученики шестого класса. Однажды, дело было в середине мая, на одной из перемен они окружили Константина и стали сильно толкать его друг к другу, распевая нехитрый мотивчик:
– Гулливер, Гулливер! Ты всем карликам пример!
Рябоконь от отчаяния и бессилия плевал в лица своих обидчиков. Пытался бить их ногами. Но они продолжали швырять его, как мячик…
После занятий он шёл по тротуару. Его всего колотило от ненависти. Вот и дом. Константин достал ключ и дрожащими до сих пор от злости руками пытался вставить его в замочную скважину двери парадного подъезда. Вдруг совсем рядом послышались полицейские свистки и крики:
– Стой! Лови вора!
Рябоконь поднял голову. Прямо на него по тротуару бежал парень лет семнадцати в рубашке‑косоворотке, брюках, но босиком. В руках у него была большая картонная коробка.
– Спаси меня! – попросил он испуганным голосом Константина.
Тот как раз в это время открыл дверь.
– Забегай! Быстро! – крикнул он незнакомцу и сразу же за ним влетел в подъезд.
С улицы послышался топот сапог и голоса городовых:
– Утёк, гадёныш! Вот сволочь!
– Воды хочешь? – спросил Константин у парня, прижавшегося к стене и пытавшегося отдышаться.
– Да! А пожрать у тебя случаем не найдётся? – сказал незнакомец.
– Найдётся! Пошли!
Константин повёл его на кухню через чёрный ход. Здесь никого не было.
– Садись за стол! – кивнул Костя головой парню и принялся открывать все шкафы.
– Есть икра паюсная, буженина, колбаса, сыр… Хочешь? – предложил Рябоконь.
– Очень хочу. Не жрал ещё сегодня, – ответил парень и, вытащив из кармана своих мятых штанов нож‑финку, стал резать большими кусками колбасу, хлеб и жадно запихивать в рот.
– Слушай, друг, а как тебя зовут? – спросил он, шумно чавкая и громко отрыгивая.
– Константин.
– А меня Иваном. Но все меня кличут Ванька Клык.
– А почему Клык? – удивился Костя.
– Не знаю. Наверное, по отцу. Моего батю тоже звали Иваном. Тоже был Ванька Клык, – объяснил парень.
