Он выхватил из ножен меч и указал сверкнувшим клинком на знамя тамплиеров:
— Пусть скорбь по нашим убитым, пусть святой гнев и возмущение мерзостями, которыми неверные осквернили Святую Землю, terra sancta нашего Господа, вызовут в нас неукротимую силу, которая ураганом пронесётся по лагерю сарацин!
Копья и мечи, единым рывком вынутые из ножен, поднялись в свете факелов и протянулись ввысь, к знамени тамплиеров.
Наконец прозвучал приказ, которого все ждали:
— К воротам!
Полукруглые сводчатые ворота состояли из двух высоких створок, брусья которых — прочные, толщиной почти с человека — охватывали стальные полосы. С внешней стороны из ворот торчали железные шипы. Чтобы открыть эти ворота, каждую створку должны были двигать три человека. Как и у всех ворот внешней стены крепости, широкий проход под сводами сразу за главным порталом переходил в резкий прямоугольный изгиб. Это не позволяло врагу использовать против укрепления таран.
В то время как тяжело открывались обитые железом створки, в надвратной башне вращались барабаны, на которые были намотаны цепи перекидного моста. Команда, работавшая на этом посту, несколько часов назад изнутри укрепила мост канатами толщиной с руку, стала снимать с толстого барабана цепи и обматывать каждое звено по отдельности старой мешковиной. Поэтому, когда цепи стали разматываться, вопреки ожиданию, предательский скрежет так и не раздался, и мост бесшумно опустился на крепостной ров. С помощью этих кропотливых, трудоёмких приготовлений можно было выиграть едва ли одну или две минуты. Но каждая минута, на которую можно было задержать тревогу в лагере сарацин, могла предрешить успех или неудачу нападения.
Великий магистр поскакал вперёд вместе с тамплиером, державшим знамя. За ним в строго определённом порядке следовали группы всадников — рыцарей, сержантов и туркополей. Воины длинной колонной, в неимоверной тесноте проходили ворота и узкий мост, но при этом не мешали друг другу и не создавали заторов. Чего нельзя было избежать совершенно, так это звона оружия и щитов, бившихся о конские доспехи.
Герольт и Морис ехали во втором отряде, а Тарик — в третьем. Едва мост остался позади, как тамплиеры тут же явили всю полноту свойственной им дисциплины и строевого мастерства. Не требовалось даже произносить команды, чтобы всадники увеличивали скорость, не обгоняя при этом друг друга, и тут же занимая свои места.
Вот узкая колонна начала распадаться. Великий магистр и знаменосец со своим вооружённым помощником отстали от неё на небольшую дистанцию. И будто рука невидимого шахматиста собрала из ехавших следом отрядов мощный бронированный клин. Фланги составили рыцари-тамплиеры на боевых конях, внутреннее ядро образовали лучники и турпоколи с их зарядами греческого огня. Сложив щиты подобно рыбьей чешуе, убрав копья внутрь, отряд двигался вперёд. Со стороны могло показаться, что луна освещает треугольную металлическую стену, мчащуюся вперёд на конских копытах, чтобы подобно гигантскому стальному плугу со страшной силой врезаться в палаточный лагерь безмятежных сарацин из Хамата и вспахать его.
Отряд тамплиеров из семисот человек преодолел более половины пути до лагеря, когда ночь огласили первые тревожные крики мусульман.
— Beauseant alia riscossa! — выкрикнул великий магистр боевой клич тамплиеров. Нужды соблюдать тишину уже не было.
Семьсот воинов что есть мочи прокричали слова, повергавшие в ужас и не таких отважных противников, как сарацины из Хамата:
— Beauseant alia riscossa!
За спинами рыцарей загорелись сотни огненных стрел. Первые из них уже взлетали в небо и осыпались на катапульты, камнемёты, оставленные у лагеря, на ближайшие палатки сарацин.
Лучники ещё клали следующие стрелы на тетивы своих луков, а отряд уже врывался в лагерь. Первая волна беспорядочно сопротивлявшихся сарацин упала под копьями рыцарей или была растоптана копытами их коней.
Морис и Герольт отбросили свои копья и схватились за мечи. Начиналась рукопашная схватка, а туркополи с помощью огненных стрел и греческого огня продолжали поджигать метательные машины.
Поскольку ряды палаток не позволяли продолжить наступление в прежнем боевом порядке, отряд тамплиеров, как и было условлено ранее, распался на отдельные группы. Каждый из тамплиеров понимал: этот палаточный лагерь станет для них ловушкой, если им сразу не удастся ввергнуть его в настоящий кровавый хаос и лишить охваченных паникой сарацин возможности оказать организованное сопротивление.
Однако надежда тамплиеров на такое развитие событий не сбылась. В первые минуты атаки воинам из Хамата пришлось понести тяжёлые потери. Но их военачальники неожиданно быстро сумели собрать в дальних частях лагеря отряды, которые мужественно бросились в бой.
В разгаре битвы узкие проходы между рядами палаток с растянутыми вдоль и поперёк шнурами оказались для тамплиеров смертельной западней. Лошадиные ноги запутывались в натянутых шнурах и канатах, кони спотыкались и выбрасывали своих седоков из седел. Удача повернулась лицом к сарацинам. Атака захлебнулась, и положение тамплиеров все осложнялось. Враги теперь нападали на них со всех сторон, их численное превосходство было подавляющим.
Герольт вместе со своим отрядом отражал натиск сарацин на левом, западном фланге поля боя. Он видел, как вражеское копье пронзило Теодориха фон Эберсберга, как принял смерть Лудольф Молчаливый — удар кривой сабли отсек голову монаха от его туловища. Великий магистр понял, что потери его воинов уже не могут быть оправданными, и дал сигнал к отступлению.
— Назад, Герольт! — крикнул Морис, едва ли перекрывая шум битвы и звук зовущей к отступлению трубы. — Назад!.. Отступаем!
Герольт вдруг обнаружил, что бежавшие по проходам сарацины отделили его от уже отступавших товарищей. Когда он повернул лошадь, чтобы примкнуть к своему заметно поредевшему отряду, он оказался между растянутыми канатами. И в этот момент летящее копье вонзилось в тело его лошади. Герольта выбросило из седла, как из катапульты. Он остался без разбитого щита, однако сумел удержать рукоятку меча: он знал, что без оружия пропадёт. Успел он увернуться и от летевшего в него копья — оно пролетело в половине аршина от его плеча, воткнулось в землю и замерло, дрожащим древком напоминая о силе своего метателя. Герольт вскочил на ноги и отразил удар сарацина, подбежавшего к нему с саблей в руках, и повалил противника на землю. Однако надежд на свою безопасность у него почти не было. Все братья по ордену отступали, а он оставался среди сарацинских палаток один, без лошади, с полудюжиной врагов. Бегство было невозможно. И хотя он был способен постоять за себя, его судьба была предрешена.
