– Теперь уже половина девятого, сказал король, посмотрев на часы, ступайте, я вам сказал, что ожидаю посетителя в девять часов. Благодарю вас за преданность. Ведь я могу на вас рассчитывать, господа, не правда ли?
– Государь, сказали в один голос все четыре товарища, мы позволим изрубить себя в куски за ваше величество.
– Хорошо, хорошо, но оставайтесь целы, это лучше, и вы будете мне полезнее. Де-Тревиль, прибавил король вполголоса, между тем как они уходили, так как у вас в мушкетерском полку нет вакансии, и как мы решили, что нужно быть сперва учеником, чтобы поступить в этот полк, то поместите этого молодого человека и роту гвардейцев Дезессара, вашего зятя. Ах! де-Тревиль, я воображаю, какую гримасу сделает кардинал: он взбесится, но мне все равно, я прав.
И король сделал рукой знак де-Тревилю, который вышел и догнал мушкетеров, разделявших с д’Артаньяном сорок пистолей.
А кардинал, как сказал его величество, был действительно взбешен, до того взбешен что восемь дней не являлся для игры с королем, что впрочем не мешало королю при встрече спрашивать его с самою любезною миной и ласковым голосом:
– Ну что, кардинал, как поживают ваши бедные Бернажу и Жюссак?
VII. Домашняя жизнь мушкетеров
По выходе из Лувра, д’Артаньян советовался с своими друзьями, как ему употребить свою часть из сорока пистолей; Атос советовал ему заказать хороший обед в Помм-де-Пен, Портос – нанять слугу, а Арамис – найти приличную любовницу.
Обед был заказан в тот же день и слуга служил у стола. Обед был заказан Атосом, слуга найден Портосом. Это был Пикардиец, которого славный мушкетер нашел для этого случая в тот же день, на мосту ла-Турнель, в то время, как он плевал в воду, и любовался происходившими от того на ней кругами. Портос утверждал, что это занятие служило доказательством рассудительного и наблюдательного ума и взял его без всякой другой рекомендаци. Величественный вид Портоса прельстил Планше, так звали пикардийца, который полагал, что нанят для этого дворянина; он немного разочаровался, когда узнал, что это место занято уже собратом его, по имени Мускетоном, и когда Портос объявил ему, что его хозяйство, хотя и большое, не позволяло ему иметь двух слуг, и что ему придется служить д’Артаньяну. Впрочем, когда он прислуживал за обедом, данным его господином, и видел, как он вынул горсть золота для расплаты, то полагал уже, что будет счастлив, и благодарил небо за то, что попал к такому Крезу; он оставался при этом мнении до окончания пиршества, остатками которого вознаградил себя за долгое воздержание. Но мечты Планше разлетелись вечером, когда он делал барину постель. Квартира состояла только из передней и спальни, в которой была одна кровать. Планше лег в передней на одеяле, снятом с постели д’Артаньяна, который с тех пор обходился уже без одеяла, Атос также имел слугу, которого звали Гримо и которого он приучил служить себе совершенно особенным образом. Этот достойный господин был очень молчалив. Разумеется, мы говорим об Атосе. В продолжение пяти или шестилетней самой искренней дружбы с ним Портос и Арамис часто видели, что он улыбался, но никогда не слыхали, чтоб он смеялся громко. Слова его были кратки и выразительны, без всяких прикрас. Разговор его заключал в себе только дело, беи всяких эпизодов.
Хотя Атосу было не больше тридцати лет, и хотя он был красив собой и умен, но у него никогда не было любовницы. Он никогда не говорил о женщинах. Впрочем, он не мешал другим говорить о них при себе, хотя заметно было, что ему был очень неприятен подобный разговор, в который он вмешивался только для того, чтобы сказать какое-нибудь язвительное слово или мизантропический взгляд. Его скромность, дикость и неразговорчивость делали его почти стариком. Чтобы не изменять своим привычкам, он приучил Гримо повиноваться его простому жесту или одному движению губ. Он говорил с ним только в особенных случаях.
Гримо, боявшийся своего господина как огня, имел большую привязанность к нему и уважение к его уму. Иногда ему казалось, что он понял желание своего господина и он бросался для исполнения его приказания, но делал совершенно противное. Тогда Атос пожимал плечами и, не сердясь, колотил Гримо. В эти дни он говорил немного.
Портос был характера совершенно противоположного; он говорил не только много, но и громко, впрочем, ему было все равно, слушают его или нет; ему доставляло удовольствие говорить; он говорил обо всем, кроме наук, ссылаясь в этом случае на вкоренившуюся в нем с детства ненависть к ученым. С виду он не был так важен как Атос, и сознание превосходства Атоса в этом отношении, в начале их дружбы, часто делало его несправедливым к этому дворянину, которого он старался превзойти великолепием своего туалета, но в простом мундире мушкетера, только уменьем закидывать назад голову и выставлять ногу, Атос всегда занимал первое место, которое ему следовало, и ставил напыщенного Портоса на втором плане.
Портос утешался тем, что в передней де-Тревиля и в караульнях Лувра постоянно рассказывал о своих любовных успехах. Атос же никогда об этом не говорил.
Есть старая поговорка: каков господин, таков и слуга. Перейдем же от слуги Атоса к слуге Портоса, от Гримо к Мускетону.
Мускетон был Нормандец: его барин переменил его простое имя Бонифаса на Мускетона, которое казалось ему гораздо звучнее. Он поступил к Портосу с тем условием, чтобы только иметь квартиру и платье от господина, но чтоб это было великолепно, и требовал только два часа в день для промышленности, которая должна была удовлетворять остальным его нуждам. Портос согласился; это ему очень нравилось; он отдавал переделывать на камзолы для Мускетона свои старые кафтаны и запасные плащи и благодаря очень искусному портному, который выворачивая его платья, переделывал их заново, и жена которого была подозреваема в желании заставить Портоса отступить от аристократических привычек, Мускетон был всегда хорошо одет.
Что касается до Арамиса, то характер его мы уже достаточно описали и притом будем иметь случай следить за дальнейшим его развитием. Слугу его звали Базен.
Так как господин его надеялся со временем поступить в монахи, то он был одет всегда в черное, как прилично слуге духовного лица. Он был Берриец, 35 или 40 лет, скромный, спокойный, жирный, в свободное время занимался чтением благочестивых книг, и готовил обед аккуратно на двоих, из немногих блюд, но превосходный. Впрочем он был нем, слеп, глух и чрезвычайно верен.
Теперь, когда мы знаем хотя поверхностно господ и слуг, перейдем к описанию жилищ каждого из них.
Атос жил в улице Феру, в двух шагах от Люксембурга; его квартира состояла из двух маленьких комнат, очень порядочно меблированных на счет хозяйки дома, которая была еще молода и очень красива, но безуспешно строила ему глазки. На стенах этого скромного жилища кое-где видны еще были остатки прежнего великолепия; например, шпага дамасской стали, принадлежавшая, судя по форме ее, временам Франциска II-го; одна рукоятка ее, покрытая драгоценными камнями, стоила не меньше двухсот пистолей; но Атос никогда не соглашался заложить ее, или продать даже в самые несчастные минуты. Эта шпага сильно привлекала внимание Портоса. Он отдал бы за нее десять лет жизни.
