– Дама в черной перчатке? – пронесся шепот.
– Вы ошиблись, – ответила вошедшая, откидывая вуаль.
Крик удивления вырвался у всех:
– Фульмен!
Моховая Роза вскочила, точно внезапно пробудившаяся львица, и смерила ее глазами: но Фульмен холодно посмотрела на нее.
– Простите, сударыня! – сказала она ей. – Я хотела видеть лорда Г.
– Сударыня! – воскликнула Моховая Роза. – Ваше место не здесь. Убирайтесь!
Презрительная улыбка показалась на губах Фульмен.
– Ах, моя милая! – проговорила она. – Это слово тебе дорого бы обошлось, если бы я еще была прежней Фульмен.
Она отстранила рукой Моховую Розу и направилась прямо к лорду Г.
Англичанин прислонился к стене, чтобы не упасть: так велико было его волнение.
– Милорд, – сказала она ему, – угодно вам последовать за мною? Вы нужны мне.
Сдавленный крик, крик радости, счастья вырвался из горла англичанина. С Моховой Розой сделался припадок умоисступления: она хотела броситься на Фульмен, но танцовщица остановила ее взглядом.
– Каждый берет свое, где бы он его ни нашел, – сказала она. – Прощайте, сударыня. Милорд известит вас завтра о себе.
Фульмен простилась с изумленными присутствующими и вышла под руку с англичанином. Моховая Роза упала в обморок…
Куда отправилась Фульмен, и откуда она явилась?
Появление Фульмен было так неожиданно и изумление игравших было так велико, что прежняя танцовщица вошла, имела стычку с Моховой Розой, пригласила знаком лорда Г. следовать за ней и вышла с ним под руку прежде, чем кто-нибудь мог задать ей хоть один вопрос или пожелал ее удержать. Она сказала англичанину:
– Идемте, милорд, идемте скорее.
Англичанин и не подумал ее спросить, куда она направляется и ведет его с собою.
Быть с ней… больше англичанину ничего не было нужно. У ворот «Золотого Дома», у самого тротуара, стояла скромная наемная каретка. Вполне естественно, что лорд Г. выразил желание проводить Фульмен в своей карете, запряженной парой отличных ирландских рысаков. Но Фульмен отказалась.
– Идите сюда, – сказала она.
Она сама открыла дверцу наемной кареты. Лорд Г. сел рядом с нею. Кучер, который, без сомнения, уже ранее получил инструкции, немедленно тронулся в путь, пересек бульвар и направился по улице Граммон прямо к Сене. Карета пересекла Карусельскую площадь, Королевский мост, въехала в предместье Сен-Жермен и остановилась на улице Мадемуазель. В продолжение всего пути Фульмен молчала. Что касается лорда Г., то он был вполне доволен тем, что держал в своих руках ручку танцовщицы и нежно пожимал ее. Его радость и волнение были так велики, что он был не в состоянии что-либо сказать.
Итак карета остановилась на улице Мадемуазель, около маленького, жалкого на вид дома, представлявшего явную противоположность трем или четырем окрестным красивым отелям. Фульмен вышла и постучала у калитки, которая тотчас же отворилась; затем, взяв англичанина за руку, она ввела его в темный, сырой коридор, в конце которого находилась лестница с покосившимися, стершимися ступеньками и с веревкой вместо перил.
– Не упадите, – предупредила его она, – единственная лампа на лестнице уже давно погасла.
Фульмен провела лорда Г. до второго этажа, вложила в замочную скважину ключ и отперла дверь. При слабом свете лампы лорд Г. едва мог различить окружающее его. Он находился в маленькой передней с ореховым столиком и несколькими соломенными стульями, в передней, обставленной во вкусе студента или грешницы, впавшей в нищету.
Фульмен взяла со стола лампу, отворила вторую дверь и вошла в спальню, единственную комнату, в которую вела эта прихожая. Занавеси из красного старого дама, в алькове ночной столик из красного дерева с серым мрамором, вольтеровское кресло, комод и стулья из красного дерева, вишневого цвета выцветший полосатый ковер – вот и все убранство этой комнаты.
Огонь едва теплился в камине, мраморную доску которого украшали часы с колонками и две цветочные вазы.
– Присядьте, милорд, – сказала Фульмен, пододвигая англичанину единственное в комнате кресло с тою же непринужденностью, какую год назад она выказывала, принимая его в своем маленьком нарядном отеле на улице Марбеф.
– Но где же мы находимся, Бог мой? – спросил лорд Г., удивлению которого не было границ и у которого, наконец, развязался язык.
– У меня, милорд.
– У вас?
– Да, – улыбаясь, подтвердила Фульмен.
– О! – произнес лорд Г., окончательно пораженный. Фульмен молчала.
– Но это невозможно! – горячо запротестовал англичанин. – Нет, вы не можете находиться в таком жалком положении! Я вам назначил тридцать тысяч ливров в год, и у вас, кроме того, было бриллиантов почти на сто тысяч франков, отель, собственные лошади…
– Все это осталось у меня и теперь.
– Так… почему же?..
Пораженный англичанин не мог выговорить более ни слова. Фульмен продолжала улыбаться. Но ее улыбка была печальна и наводила на грустные мысли, и лорд Г., внимательно всматривавшийся в нее, к удивлению своему заметил ее бледность и осунувшееся лицо.
– Милорд, – сказала она, – в театре, который я покинула, и на улице Марбеф, где я более не живу, меня звали Фульмен.
– А… здесь?..
– Здесь меня зовут госпожа Бевуаль. Это мое настоящее девичье имя.
– Но зачем… зачем вы здесь?
Фульмен села рядом с англичанином и взяла его за руку.
– Милорд, – ответила она, – прежде чем объяснить, почему вы видите меня здесь, позвольте мне напомнить вам прошлое.
– Пожалуйста, Фульмен.
– Вы для меня не были поклонником, и я всегда вас считала за отца, за друга, за самого великодушного покровителя.
– О! – произнес англичанин с жестом, полным благородства. – Разве я не любил вас?
– Совершенно верно, милорд, и потому я имею право напомнить вам об этом.
Лорд Г. вздохнул. Фульмен продолжала:
– Уже давно ваша любовь сделала меня самой счастливой женщиной, милорд, потому что я не принадлежала к тем испорченным созданиям, которые отвергают благородную любовь великодушного человека, полного рыцарской деликатности, предложившего свое сердце и свое состояние. Ваш лоб, покрытый преждевременными морщинами, ваши волосы, в которых начинали просвечивать серебряные нити, – все это вполне искупалось вашими большими и красивыми голубыми глазами и открытым благородным лицом, так что мне казались жалкими перед вами красивые молодые люди с черными как смоль волосами, которые всюду преследовали меня излияниями своих нежных чувств. Однажды вы были виновником моего несчастья, а… может быть… даже и своего. Однажды вы, сын ирландских пэров, потомок гордых нормандских баронов, решились предложить мне графскую корону и свою руку.
