Сохранилось поверье, что для того, чтобы день прошел удачно, необходимо, помолившись святому, дотронуться рукой до изображения птицы на вратах. Много раз я видела, как кареты и носилки специально останавливались в этом месте, после чего отдергивалась занавеска и оттуда выпархивала лилейная ручка в изящной перчатке. Она быстро касалась крыльев или шеи птицы и тут же ныряла в сумрак кареты.
За вратами Святого Якова начиналась дорога к замку, по которой я обычно ездила вместе со своей госпожой Литицией Альвару. Проезжая мимо божьего храма, что в прежние времена был мечетью, мы останавливались и минуту молились, после чего ехали дальше.
Нескладная то была церковь, одно слово – переделка. Конечно, святые отцы освятили бывшую мечеть, и на ее крыше теперь сиял огромный, точно сброшенный с грозного неба и с размаха пронзивший купол здания крест. Тяжелый, он впился в изящный голубовато-золотой купол, норовя расколоть его на две части. Возможно, королю следовало позаботиться о том, чтобы крест был выкован по размеру, но несоответствие бросалось в глаза только приезжим, в то время как сами лиссабонцы считали тяжелый крест на крошечной церквушке вполне нормальным и привычным для глаз явлением.
Сквозь новую побелку причудливым узором выступала арабская вязь. Как мне сказали, тут была некогда написана первая сура Корана «Нет бога, кроме Аллаха», которую надлежало читать каждому проезжающему или проходящему мимо. С каждым днем странные буквы становились все отчетливее и отчетливее, проступая из-под побелки, точно само солнце выжигало их, пока в один прекрасный день не засияли на католическом храме как только что написанные.
Во всем остальном Лиссабон мало чем отличался от, скажем, Коимбры, где почти все мусульманские храмы были попросту заколочены или превращены в склады, а христианские отстроены заново.
Поскольку Лиссабон являлся официальной резиденцией короля и его двора, сюда не переставало стекаться множество людей, считавших, что именно здесь их ждет слава и успех. Для таких искателей счастья и удачи строились огромные и нелепые на вид дома, комнаты в которых сдавались в наем.
Обычно несколько богатых и предприимчивых людей скупали целый квартал бедняцких трущоб, где-нибудь недалеко от центра города за сущие гроши. Кроме того, желающим расстаться со своим имуществом добровольно помогали переселиться в такие же лачуги, но только на окраине. Нежелающих продать свое жилье незамысловато жгли, после чего все оставшиеся на участке постройки безжалостно сносили, садики выкорчевывали, а на их месте возводили полуказармы-полугостиницы.
Причем занятие это в конечном итоге давало такие барыши, что на какое-то время домовладельцы попали под наблюдение купеческой общины и воровской гильдии, имевших реальную власть в столице. С владельцев этих доходных домов ежемесячно срывали здоровенные куши – не только члены правительства, но и контролирующие порядок в районе воры и убийцы. Время от времени кого-то из непрерывно богатеющих домовладельцев находили с перерезанным горлом, однако это ни в коей мере не останавливало жажды строительства и наживы.
Для защиты своих интересов домовладельцы обратились было за помощью к королю, но тот запросил чуть ли не по пятьдесят реалов за круглогодичную охрану каждого дома. Тогда, впервые собравшись все вместе, домовладельцы создали собственную гильдию с черной кассой и отрядами стражи. С их помощью они теперь не только защищались от вымогателей, но и с удвоенной силой распространяли свое влияние на беднейшие кварталы Лиссабона, отбирая, выжигая, сметая все на своем пути, для того чтобы создать новое.
Глава двадцать вторая. Донья Инес де Кастро
Я не буду здесь подробно описывать, как выглядел королевский замок и какие в нем царили нравы. Замок как замок. Отличная крепость на случай войны. Что же до нравов… Видели ли вы когда-нибудь клубок змей? Если да, то эти животные ничто по сравнению с придворными, собравшимися вокруг короля Афонсу Четвертого и его единственного сына Педру, наследника престола.
Это было то славное время, когда дворянство, ругая последними словами процветающих в результате торговли купцов, уже не гнушалось, как в былые времена, выдать за богатенького простолюдина дочь или подыскать невесту с приданым для сына. Сильная купеческая кровь вовсю смешивалась с дворянской, рождая новое, не похожее на предыдущее поколение.
Настала весьма странная пора, когда если бы кто-то и выдал мое истинное происхождение, это не послужило бы поводом для судебного разбирательства. Или суд закончился бы так же быстро, как и начался. Так как купцы требовались всем. Дворяне и даже сам король нуждались в их деньгах, кораблях и связях. Купцы помогали переправлять почту и доставляли на своих кораблях королевских гонцов. Купечество считалось своеобразной знатью, чуть выше простого народа, но ниже дворянства.
Должно быть, при дворе еще не до конца была выработана политика отношений с купеческой знатью. Все сводилось к тому, что торговцев ругали, называя наглыми дорвавшимися до власти и королевских милостей собаками, но в то же время их опасались трогать: себе дороже.
Купеческие дочери, вышедшие недавно за дворян, проникли даже в королевский замок.
Я была знакома с тремя новоявленными грандессами и понимала, что на их неотесанном фоне я выглядела почти как природная дворянка. Хотя по сравнению с дочерьми и женами рыцарей мои манеры оставались грубы, а речь излишне проста и незатейлива. Поэтому я предпочитала молчать и слушать. Говорят, именно таким образом можно сойти за умного, не являясь таковым.
Шел 1342 год.
При дворе короля Афонсу Четвертого самой красивой женщиной считалась фрейлина принцессы Констансы[3], несравненная Инес де Кастро. Воистину ее красота поражала и ошеломляла, заставляя как мужчин, так и женщин невольно оборачиваться на нее, не смея оторвать взгляда. При этом сама донья Инес вела себя столь целомудренно и кротко, была настолько добра, мила и обходительна, что временами казалось, что она сама страшится и смущается исходящей от нее колдовской силы.
Надо сказать, все дамы при дворе точно на подбор имели темные волосы. В то время как прекрасную Инес, которой только что исполнилось двадцать два года, сама природа одарила белыми густыми локонами, доходившими до поясницы. Обычно служанки вплетали в ее прическу жемчужины, и те блистали на ее волосах, точно лучики солнца в морской пене. Глаза у доньи Инес имели оттенок серого осеннего неба. Кожа, точно наитончайший шелк или нежнейший атлас, походила на лепесток розы.
Донья Инес, статная и красивая женщина среднего роста, могла похвастаться большой грудью и тонкой талией. Нежнейшие руки ее, казалось, ни разу не держали уздечки и не делали никакой другой, даже самой легкой, работы, а походка больше подошла бы заправской танцовщице, нежели придворной даме. Свое томное и мягкое тело донья Инес носила так, словно оно не весило ни унции. Легкая, как цветочная фея, она летала по замку, смеясь и беседуя с придворными.
