— Вы, господа из Рима, можете научить нас многому, — ответил он, как бы подводя черту под неприятным инцидентом.
Ферранте с готовностью рассмеялся, спеша рассеять напряжение, им же и вызванное. И во многом ему это удалось, благодаря тому что подали вино. Из рук сенешаля один из солдат получил большой кувшин чеканного золота, на стенках которого художник изобразил историю Бахуса и нимф из Нисы.
Солдат прямиком направился к кардиналу-графу, но тот прикрыл свою чашу рукой.
— Сначала моим гостям, — после чего с улыбкой, добродушно указал Ферранте, что и его люди недостаточно вышколены.
Его слова не встретили особых возражений. Ферранте добился поставленной цели, а посему не считал нужным накалять атмосферу.
Как только солдат наполнил чаши Ферранте и его трех офицеров, сенешаль выхватил у того кувшин, чтобы вновь наполнить его. Но не отдал кувшин солдату, потому что другой, с точно таким же кувшином, уже наливал вино дворянам из Реджио. Нет сомнений, едва ли кто это заметил, если б вино разливали лакеи кардинала-графа. Однако у солдат все вышло не так ловко, и Ферранте подсознательно отметил про себя эту странность, но не придал ей особого значения.
Он протянул руку к чаше, поднял ее и уже подносил ко рту, когда перехватил взгляд хозяина дома, вроде бы случайно брошенный на него, ибо он тут же перескочил на соседей Ферранте. Но что-то во взгляде кардинала-графа заставило Ферранте насторожиться. Во всяком случае, рука его замерла, не донеся чашу до рта. Врожденное чувство опасности не подвело, ибо в тот же миг подсознание услужливо подсказало, что ему и его офицерам наливали вино из одного кувшина, а кардиналу-графу и дворянам Реджио — из другого. И этот пустячок, на который ранее он практически не обратил внимания, разом выплыл на первый план, затмив собой все остальное. Вино в его чаше и чашах офицеров отравлено! И в этом выводе он опирался не только на интуицию, но и на, пусть и косвенные, улики.
Лишь мгновения ушли на то, чтобы оценить ситуацию, а секунду спустя Ферранте уже решил, как действовать дальше.
Другой на его месте поднял бы шум, опираясь на поддержку солдат. Но не Ферранте. Он не желал быть поднятым на смех, окажись его обвинение ложным. А кроме того, открывалась возможность сыграть с мессером Гуанчей в его же игру, но по своим правилам. Отказаться от такого лакомства Ферранте не мог.
Поэтому, а напомним читателю, что прошла лишь секунда, как чаша с вином замерла в воздухе, не опуская ее, он повернулся к Орсини, сидевшему на другой стороне стола чуть наискосок, и позвал его. Орсини посмотрел на него.
— Передайте мне вощеные дощечки. Я вспомнил, что должен кое-что записать. — Поставил чашу на стол и наклонился вперед.
А дожидаясь, пока Орсини достанет дощечки для письма, успел шепнуть пару слов по-испански Рамиресу, сидевшему напротив него: «No bibas!» — справедливо полагая, что за шумом разговора едва ли кто разберет, о чем речь.
Брови испанца поднялись и тут же вернулись на прежнее место, показав Ферранте, что он все понял.
А чтобы наблюдавший за ним из-под полуопущенных век кардинал-граф не понял, что хитрость его разгадана, Ферранте откинулся на спинку стула, лениво поднял чашу и вроде бы отпил из нее. На самом же деле он лишь на мгновение задержал чашу у плотно сомкнутых губ, которые тщательно вытер, поставив ее на стол.
Глаза кардинала-графа радостно сверкнули. Но Ферранте этого не видел. Сосед передал ему таблички Орсини. Раскрыв их, Ферранте написал: «Вино не пить! Предупредите Таддео» — захлопнул их и вернул хозяину.
— Прочитайте, что я написал, Фабио. Прошу вас и вести себя соответственно.
Орсини повиновался, и Ферранте восхитила та естественность, с которой юноша сыграл отведенную ему роль. Прочитав послание, он поднял голову, улыбнулся, на мгновение замер с раскрытыми табличками, словно не зная, что делать дальше, а затем повернулся к делла Вольпе.
— Я думаю, это относится не только ко мне, но и к вам, Таддео, — и протянул таблички ветерану. — Надеюсь, я не ошибся?
Как раз в этот момент делла Вольпе подносил ко рту полную чашу. Но поставил ее на стол, чтобы взять таблички. Прочитал, в раздумье сморщил лоб, наконец все понял и кивнул Ферранте.
— Посмотрю, что можно сделать, — и убрал таблички в карман.
Ферранте облегченно вздохнул, готовясь перейти ко второму этапу пусть и не им начатой игры. А кардинал-граф в ту же секунду встал, поднял чашу и предложил выпить за здоровье высокочтимых гостей.
* * *
Заскрипели стулья, в соответствии с этикетом после такого тоста пили стоя, но Ферранте опередил всех и вскочил первым, с чашей в руке.
— Позвольте мне сказать пару слов до того, как мы осушим наши чаши, — и простер левую руку, призывая остальных остаться на своих местах. — Ваше высочество, я умоляю вас сесть и выслушать мою маленькую речь, которую я намерен произнести от лица моего господина. Надеюсь, что, выслушав меня, вы выпьете за наше здоровье с открытым сердцем и чистой душой, ибо мы не держим на вас зла.
Глаза его ярко блестели, на щеках горел юношеский румянец. Присутствующим могло показаться, что эти внешние признаки обусловлены тем вниманием, которое даровали Ферранте сидящие за столом. На самом же деле его возбуждал азарт игрока, решившего обратить неуклюжий план кардинала-графа против него же самого. Ничто не возбуждало Ферранте более сражения умов. И сейчас он буквально вибрировал от предвкушения уготовленной им шутки.
— Хочу подчеркнуть, что мы пришли к вам с миром. — Как бы ненароком он переложил полную чашу из правой руки в левую. — Да и какой толк в кровавой резне, после того как Реджио ди Монте добровольно раскрыл ворота… — тут он запнулся, уставившись на кардинала-графа.
— Ваше высочество, у вас что-то болит? — голос его переполняла искренняя тревога.
Мгновенно все взгляды скрестились на бывшем правителе Реджио, сидевшие за столом вытягивали шеи, чтобы посмотреть на прелата, который лишь молча мигал, сбитый с толку восклицанием Ферранте. И в этот самый момент левая рука сицилийца поставила чашу на стол рядом с чашей мессера Аннибала. Глаза же его не покидали лица кардинала.
— Ничего у меня не болит, — отчеканил прелат. — Я в полном порядке.
А пальцы Ферранте уже сжались на чаше Аннибала. Причем он заранее повернулся так, чтобы тело скрывало от сидевших справа движение его руки. Аннибал же, наклонившись над столом, не давал кардиналу-графу увидеть, что происходит за спиной его племянника. Те же, кто расположился напротив, все еще смотрели на кардинала, так что и для них манипуляции Ферранте прошли незамеченными. Когда же взгляды присутствующих возвратились к сицилийцу, он держал чашу на уровне груди, точно так же, как в тот момент, когда всеобщее внимание переключилось на графа Гуанчу.
