— Я непьющий.
— Знаем мы вас!.. — недоверчиво проворчал Рахуба.
Алексей сам натянул ему сапог на больную ногу и помог опуститься по черной лестнице во двор, где в глухом тупичке за сараями стояла телега, груженная пустыми бочками. Между бочками уложили Рахубу, сверху накинули брезент, Алексей уселся рядом с Костыльчуком, и два тощих битюга потащили телегу со двора…
За Куликовым полем их единственный раз остановил милицейский пост.
— Куда едете?
— За рыбой к артельщикам на Средний Фонтан, — ответил Алексей.
— Для кого рыба?
— Помголу.
— Нашли время: на ночь глядя! Жизнь надоела?
— Чего ж делать, товарищ начальник! — посетовал Алексей. — Велено сегодня доставить, а то нынче, того гляди, рыба и посуху уплыть может. Авось довезем!
Начальник поста, чернявый парнишка в солдатских обносках, вооруженный кавалерийской винтовкой, мельком оглядел телегу, постучал кулаком по одной из бочек и тем ограничился.
— Езжайте.
За городом на телегу подсели ожидавшие на трамвайной остановке Микоша и Варфоломей Гиря.
На четырнадцатую станцию Большого Фонтана приехали уже в полной темноте. Телегу загнали в сад какой-то брошенной дачи. Повиснув на плече Алексея, Рахуба сам доковылял до обрыва. По крутой лесенке к берегу его спускали на руках.
Внизу Микоша посвистал тихонько, и из темноты отозвался Битюг:
— Есть. Тащите сюда.
Рахубу поместили в узкой расщелине берегового оползня.
Ждали долго. От воды тянуло влажным теплом. Гладкие неторопливые волны размеренно и грузно падали на гальку. Провожающие рассредоточились: Костыльчук и Гиря дежурили на обрыве, Битюг и Микоша следили за морем — один с терраски, возвышавшейся метра на два над пляжем, другой залез под скалу и время от времени зажигал там фонарь.
Рахуба шептал Алексею:
— Живи пока у Золотаренко, на моем месте, но подыскивай еще квартиры. Явятся люди от нас — устрой.
Алексей уверенно пообещал:
— Устрою!
— На первых порах выполняй поручения Шаворского, — продолжал Рахуба. — Когда освоишься, можешь проявлять инициативу. Но не торопись! Помни: осторожность и осторожность!..
Он зябко поеживался и то и дело оглядывал море: было видно, что длительное ожидание действует на него угнетающе.
Наконец часа в три пополуночи в море замигал желтый огонек и погас сразу же, как только Микоша засветил сигнальный фонарь.
Рахубу снесли к воде.
Вскоре подошла лодка. Держась за линией наката, человек, сидевший в ней, крикнул:
Чего мигаете?
Рахуба ответил:
— Фонарь испортился. А вам чего надо?
— Скумбрию купим.
— Скумбрии нет. Есть камбала…
— Вы, Григорий Палыч?
— Я…
Спустя несколько минут, перевалившись через встречную волну, лодка отошла от берега. Тень ее с силуэтом Рахубы на корме втянулась в темноту, в недосягаемость…
Рахуба уехал в четверг, а ровно через сутки был убит новый знакомый Алексея — Варфоломей Гиря.
Смерти Гири предшествовали весьма примечательные обстоятельства.
Примерно за неделю до того в катакомбах близ Лузановки милиция обнаружила несколько раздетых догола трупов, среди которых были опознаны двое известных некогда одесских богачей ювелиров. Уголовный розыск начал следствие, но уже на другой день, как только опросили семьи убитых, дело передали в ЧК: преступление крепко отдавало политикой.
Вот что удалось выяснить.
Ювелиры намеревались удрать за границу. Собрав довольно многочисленную группу людей, не ладивших с большевиками, они связались с какими-то личностями, которые за солидную мзду обещали переправить их за границу. Группу разделили на две партии. Доставив одну из них в Болгарию, контрабандисты должны были принести от нее уведомление о благополучном прибытии. Осторожные ювелиры решили идти со «вторым эшелоном».
Через неделю после ухода первой партии контрабандисты принесли от нее условный знак, который означал: идите, все в порядке!
И ювелиры пошли, зашив бриллианты в пояса и слезно простившись с женами, которых надеялись впоследствии вытребовать к себе официальным путем.
А спустя еще два дня в одесскую квартиру одного из ювелиров нагрянули какие-то вооруженные люди. Предъявив ордер ЧК на обыск, они заявили жене ювелира, что муж ее арестован при попытке перейти границу и, если она хочет сохранить ему жизнь, пусть выкладывает все, что тот утаил от «нашей рабоче-крестьянской власти».
Перепуганная женщина показала им тайники, где ее муж хранил драгоценности. От страха ей и в голову не пришло потребовать у этих людей расписку. И они унесли не только оставшиеся бриллианты, но и все мало-мальски ценное, что нашлось в доме. Уходя, предупредили:
— Ежели не желаете беды себе и своему мужу, поменьше треплите языком!
Женщина осмелилась только спросить, нельзя ли принести мужу передачу.
— Никаких передач! Через пять дней сами вызовем, тогда передадите!..
Еще до рассвета те же люди побывали в доме второго ювелира. А затем в течение пяти суток подобные обыски еженощно производились во всех семьях злополучных «эмигрантов».
Все это выглядело бы как обыкновенная уголовная авантюра, если бы у ночных гостей не было ордеров на форменных бланках ЧК с подписями и круглой печатью, в подлинности которых никто не мог усомниться.
Когда нашли трупы в лузановских катакомбах и стало известно о бесчинствах мнимых «чекистов», председатель Одесской губчека опубликовал в газетах обращение к жителям города. В нем говорилось, что ЧК производит обыски и аресты только в присутствии понятых и что с сего дня вводятся новые форменные ордера. Дворникам тех домов, куда прибудет чекистская оперативная группа, прежде чем допустить обыск, надлежит по телефону связаться с дежурным ЧК и проверить, действительно ли такая группа направлена.
Обращение не помогло. Через сутки произошел очередной налет, причем налетчики предъявили новый ордер на обыск, а немногочисленные телефоны, имевшиеся поблизости, не работали.
В конце концов налетчики все-таки напоролись на чекистскую засаду в доме одного из «эмигрантов», у семьи которого еще не успели побывать. Однако и на этот раз им удалось отделаться только одним убитым. Им был Варфоломей Гиря…
Все это Алексей узнал от Инокентьева, с которым встретился на конспиративной квартире наутро после описанного происшествия.
Очень довольный успехами Алексея, сведениями и шифром которые тот добыл «из первых рук», а особенно тем, что «налажен контакт» с Шаворским, Инокентьев пришел в отличное расположение духа.
