— Я тебя покину. Поверишь ли, у меня есть два детеныша, два этаких Фармацевтика. Они сейчас уже спрашивают, наверное, а где наш папочка, чего он не идет.
Тут Денис, который до сего времени был занят своей исключительной судьбой, став сытым и спокойным, обратил внимание, что этот его внезапный помощник отнюдь не мальчик и не лилипут, а старичок в хитоне, похожем на мухоморчик, и шляпочке шестигранником. К поясу были привязаны знаки его медицинского ремесла — ланцет, клещи, огромных размеров клизма.
— Сиди здесь спокойно, — назидал Фармацевт, — не высовывай носа. Тебе сейчас больше всего нужен крепкий сон. Ты находишься на территории кесариссы Марухи, тебя охраняют, за тобою, когда надо, придут.
И действительно, утром его разбудили и, еле дав одеться, представили пред очи высочайшего пациента.
Теперь же в хоре поздравлений, среди теснящейся толпы, он различил знакомый пронзительный голос:
— Прими и мои поздравления, о господин Археолог! Ты не забыл тот эргастирий в Бореаде, где ты впервые явился на наш свет? И меня, бедного слугу Костаки, которого вместе с тобой похитили разбойники?
Действительно, это был лукавый пафлагонец Костаки.
— Пойдем со мною, — звал он настойчиво, просто зудел в ухо. — Если у тебя нет других предложений. Одна дама желает тебя иметь. Просто спит и видит, чтобы ты пришел к ней в гости. Можешь не сомневаться, там тебе будет рай, а мне тоже отломится какая-нибудь монетка!
Предложение безумное, конечно, но ведь опять никто Денису не высказывал конкретных приглашений. Все, очевидно, считали праведника из Львиного рва этаким абстрактным чудотворцем, один Костаки хитроумный понял, что он тоже человек.
И он отвел Дениса в цейхгауз, где, предъявив царскую цепь, тот получил полную форму таксиарха схол, довольно приличное и даже красивое одеяние.
После такой услуги просто нельзя было не следовать за Костаки.
На целых три римских мили протянулась линия императорских дворцов, от самого укрепленного — Вуколеона, «страны львов», чьи башни вырастают будто из волн пролива. Затем по переходам сквозь самый роскошный — Юстиниану, через Пятикупольный, Порфировый, Магнавру с главной тронной залой и так далее. Только чтобы назвать их, потребовалась бы целая страница.
Пока они шли с Костаки, почти бежали, Денис поражался пестроте, даже некоторой аляповатости помещений, излишествам в позолоте и вместе с тем запущенности, ветхости многих строений. Великое множество зал, заликов, вестибюлей, переходов, галерей, лестниц и лестничек — настоящий муравейник, который кишел людьми. Некоторые делали вид, что заняты, страшно спешат, другие же откровенно скучали.
У основания большой лестницы Юстинианы, куда уверенно вел Костаки, они увидели большое бронзовое зеркало. Византия не знала и так и не узнала производства стеклянных зеркал. Зеркала были преимуществом ее вечного конкурента — Венеции, а на берегах Босфора удовлетворялись полированной поверхностью бронзовых щитов.
Невольно взглянув в зеркало, Денис в тусклом его пространстве увидел себя самого. На него глядел некто в нелепом балахоне, бесформенном колпаке, не то в юбке, не то в бахилах — и это гвардейский офицер? Там, в покинутом мире подумали бы: сбежал из больницы Кащенко… Но жизнь брала свое. Оставалась, конечно, тревога и жуткая неопределенность. Однако сыт, одет, как-то устроен — что еще надо человеку?
Выбрались на самый верх, где между каменными истуканами с пронзительным свистом носились стрижи. Денис перегнулся через парапет и у него захватило дух. Далеко внизу, будто в пропасти, между массивными контрфорсами дворца мальчишки гоняли мяч. Один за другим громоздились кубы, на них купола различной формы, а в промежутках темнели купы рощ.
— Византия у ног моих! — хотелось озорно крикнуть Денису.
— Вперед, вперед, повелитель щедрот! — торопил его Костаки. — Клянусь сорока мучениками, ты не раскаешься!
Вот обширный мраморный коридор, который Костаки объявил последним, но на пороге его им повстречался странный человек — воинственные усы его и хохолок на лбу топорщились, а сам он трясся от нервного возбуждения.
— Господин магистр! — воскликнул он, завидев цепь на груди Дениса, — так обращались обычно к правительственным чиновникам. — Всемилостивейший магистр! Не дайте свершиться несправедливости! Вот эту девушку, свободнорожденную, дочь свободного человека, ручаюсь честью, незаконным образом обращают в рабство!
И он указал на десяток здоровенных молодцов, судя по всему, челядинцев какого-нибудь вельможи, которые вели или, точнее, волокли кого-то закутанного в белый покров. Чудак с усиками и хохолком пытался их остановить, но они не обращали на него ни малейшего внимания, лишь ускоряли шаг.
— Господин магистр! — в отчаянии взывал чудак.
Денис в нерешительности остановился, а Костаки тянул его вперед. Тогда человек, который к нему обратился, потеряв, видимо, самообладание, вцепился во впереди идущего из челядинцев. А тот не раздумывая с размаху ударил его жезлом в лицо.
Старик — а был он немолодой, этот с усиками, с хохолком — упал, и кровь залила ему лицо.
— Стойте! — приказал Денис. Ах, это советское воспитание, во все вмешиваться, наводить порядок и справедливость!
Однако, завидев цепь Дениса, челядинцы остановились. Белая накидка распахнулась, и стало видно, что под ней действительно женщина. Совсем юная девушка, в длинной крестьянской посконной юбке.
Это была та самая, из-за которой разыгрывались страсти еще на пиратской фелюге.
— Ой, ой, ой! — пришел в ужас Костаки. — Фоти, Фотиния, как же ты сюда попала?
У Дениса опустились руки. Это была все та же, все та же Светка Русина, практикантка с его раскопа. Да, да, неведомым образом второй раз она попадается ему в Византии — неужели она тоже здесь? Взгляд чуть-чуть в сторону и снизу вверх, взгляд молящий, беспомощный… И вообще, ведь он же теперь знает — она его любовь!
1
Второй Рим, всех столиц мира матерь, сияющие врата Востока, хотя и сам по себе могуч и многолюден, он во всем старается напоминать тот первый, классический Рим. Так же он расположен на семи холмах — возвышенностях, на которых красуются форумы и дворцы. Теснятся жилые кварталы, стрелой пролетают улицы и проспекты, разноязыкая толпа плескается на торжищах, а на окраинах царят тьма и разгул.
Правда, нет у этого Рима такой речки, как серебряный Тибр, зато со всех сторон его окружает море — знаменитый Босфор, Золотой Рог, Пропонтида — под необъятным куполом южного неба. И город императоров вздымается, как остров Буян из пучины морской.
