И Дама в черной перчатке докончила со злой улыбкой:
– Неужели вы не видите теперь, маркиз, какую позорную, печальную, полную терзаний жизнь вам придется вести подле вашей жены у осиротевшего очага? Ваших детей не будет там, маркиз, и вы их никогда не увидите…
– О, Господи! – прошептал Эммануэль. – Возьмите мою жизнь, но верните мне моих детей…
– Тебе нет, я не верну их, – сказала Дама в черной перчатке. – Но твоей жене – да. И если ты захочешь, то твоя жена и дети будут оплакивать тебя, как самого лучшего мужа и отца, они будут носить по тебе траур и чтить твою память.
– Ах, я догадываюсь, – проговорил несчастный, измученный отец, – вы хотите, чтобы я убил себя…
– Быть может.
– Но скажите, по крайней мере, увижу ли я их в последний раз?. – вскричал он вне себя.
– Нет, – сухо сказала Дама в черной перчатке и прибавила: – выбирай: или вернуться к жене, которая завтра же узнает, что ты был одним из убийц де Верна, и жить с нею без детей, которых она никогда в этом случае не увидит на этом свете…
– Нет, нет, никогда! – воскликнул де Флар, окончательно теряя голову.
– В таком случае повинуйся…
– Что же я должен сделать, Боже мой?
Дама в черной перчатке подошла к камину и дернула сонетку. Дверь тотчас же отворилась, и барон де Мор-Дье вошел со свечою в руке, потому что уже настала ночь и Дама в черной перчатке и маркиз находились в темноте.
– Написали вы ваше завещание, маркиз? – спросила она.
– Да.
– Это хорошо. Иначе вы могли бы написать его здесь, пометив задним числом, и его нашли бы в ваших бумагах. Однако сядьте сюда и пишите…
Она указала ему на стол, где находились перья и чернила. Эммануэль взял перо и ждал. Дама в черной перчатке начала диктовать:
«Сегодня в десять часов вечера, когда я ложился в постель, я увидал тень барона де Мор-Дье, который преследовал меня и обвинил в том, что я оскорбил его, покойника, откинув с лица его погребальный покров. Барон сделал мне знак следовать за ним, и я повинуюсь. Куда он ведет меня, я не знаю; но мертвые имеют такую непреодолимую власть увлекать за собою, которой живые напрасно пытались бы противиться.
Маркиз Ш. де Флар-Монгори».
А так как Эммануэль колебался подписать свое имя, настолько подобное завещание казалось ему странным, то она сказала:
– Пишите же, маркиз. Вы должны понять, что сумасшедший, собирающийся убить себя, не может написать такое завещание, как человек нормальный.
– Но… разве я собираюсь убить себя?
– Пишите.
Эммануэль написал и подписался. Когда он кончил, Дама в черной перчатке сказала де Мор-Дье:
– Прикажите подать себе верховую лошадь и скачите, вы знаете куда. Теперь можно вернуть детей их матери.
Барон поклонился и вышел. Мстительница продолжала:
– Ваш доктор оставил вас совершенно спокойным. Ничего не подозревая, он уехал, не приказав вашим сторожам строго следить за вами. Вы воспользовались этим и ушли. Решетка была полуоткрыта; вы проскользнули на улицу, а так как около вашего дома протекает Сена, то вы бросились в воду, оставив на берегу свою шляпу.
Маркиз, и без того уже сильно потрясенный, не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть.
– Значит, я умру? – спросил он во второй раз.
Дама в черной перчатке снова позвонила. На звонок явились два человека, те самые, которых маркиз видел на тротуаре улицы Принца и которых майор Арлев представил ему в качестве больничных служителей; они несли объемистый предмет странной формы, тщательно закутанный в покрывало. По знаку Дамы в черной перчатке они положили этот предмет на пол. Тогда она спросила их:
– Все ли готово?
– Да, сударыня.
– А почтовая карета…
– Она ждет в ста метрах отсюда, на набережной.
– Отлично.
Она сделала знак, и вошедшие раскрыли принесенный ими странный предмет. Маркиз сделал шаг назад, охваченный ужасом и отвращением. Перед ним был труп!
Труп, который лежал перед маркизом Эммануэлем де Флар-Монгори, был страшен. Но не потому, что он уже разложился, как это можно было бы предположить, а потому, что лицо его было отвратительно и неузнаваемо. По-видимому, оно было изуродовано каким-нибудь химическим процессом, потому что, в то время как тело не подверглось тлению и даже отчасти сохранило гибкость, свидетельствующую о недавней смерти, губы трупа вздулись, нос представлял собою зияющую рану, образовавшуюся, вероятно, при сильном падении, доходившую до самого черепа. Открытые глаза были ужасны. Узнать по лицу, кто был покойник, было бы невозможно, даже долгое время всматриваясь в него.
Волосы у трупа были темно-русые, совершенно такого же цвета, как у маркиза.
Дама в черной перчатке молчала, пока Эммануэль рассматривал труп со страхом, вызывавшим у него головокружение. Затем она взглянула на него и сказала:
– Маркиз, это человек, утонувший сегодня утром, на рассвете. Это был бедный бухгалтер без должности, родившийся в Бельгии; ему тридцать шесть лет. Это, кажется, ваши лета, маркиз?
Эммануэль ответил, не вполне поняв вопрос Дамы в черной перчатке:
– Да.
Она продолжала:
– Он одного роста с вами, и волосы у него такие же, как у вас…
Она остановилась. Эммануэль все еще не понимал значения ее слов.
– Он утонул сегодня утром, – продолжала она. – И я купила его труп у моряков, вытащивших его из воды; человек, у которого вы теперь находитесь, очень опытный химик; он обезобразил ему лицо, как вы могли в этом убедиться.
– Но к чему вы все это говорите мне? – вскричал наконец маркиз.
– А! Так вы не понимаете? – ответила она с насмешливой улыбкой.
– Нет.
– Человек этот, которого звали Виктором Барбье и исчезновение которого не обратит на себя ничьего внимания, будет торжественно похоронен.
Маркиз вздрогнул.
– Он будет похоронен по первому разряду; все судейские и государственные представители проводят его до места последнего упокоения, а на кладбище отца Лашеза ему поставят памятник со следующей надписью: «Здесь покоится тело Эммануэля Шаламбеля, маркиза де Флар-Монгори, депутата ***, скончавшегося на тридцать седьмом году своей жизни».
Эммануэль вскрикнул.
– А! Вы понимаете теперь, маркиз, вы понимаете, зачем обезобразили лицо этого человека, бросившегося в Сену?
– Но кто же, – вскричал маркиз, задрожав, – кто осмелится засвидетельствовать, что этот человек – я?
– Ваше платье, ваши драгоценные вещи, ваш бумажник, находящийся у вас в кармане, где лежат письма и визитные карточки.
Дама в черной перчатке сделала знак своим людям, открыла дверь и исчезла, оставив пораженного Эммануэля. Люди, принесшие труп, схватили Эммануэля и начали насильно раздевать его. Через несколько минут маркиз де Флар был так же гол, как и тело несчастного Виктора Барбье.
