— Вот так, просто за доброе слово?
— Нет. Можешь заработать столько, что выпивки тебе хватит до конца жизни. Первая работа у тебя может быть уже завтра, я хочу посчитаться с бандитами со Сторегейт.
— Вот это мне уже не нравится, — буркнул моряк. — Сторегейт я люблю. На меня не рассчитывай.
Бенджамен хотел было уйти, как вдруг вспомнил слова старого нищего.
— Ты знал Пегги Джонс?[110] — спросил он.
— Еще как! Кто же тут ее не знал, отличная деваха, только что ты…
— Я узнал, что ее прикончил Док. Если хочешь отплатить ему за это с моей помощью, ожидай завтра в шесть вечера на углу Март Стрит и Джеймс Стрит. Но если решишь прийти, сначала научись обращаться ко мне «сэр». Бывай.
Бенджамен развернулся на месте и вышел, чувствуя за собой дыхание Сия. По Темзе ходили отблески луны и звезд. С моря дул соленый ветер. Из-за спины раздалось хоровое пение:
«When the wine is in…»
Глава III
Удачливый глупец
Церковь Святой Марии вырастала чуть ли не посреди улицы, разделяя широкую дорогу Странда на два неровных ответвления. Она выпячивалась вперед классическим двухуровневым фасадом, увенчанным круглым портиком, который был покрыт похожим на крышку супницы куполом и уходила вглубь пятиярусной колокольней, у которой каждый последующий ярус был меньшим параллелепипедом, чем предыдущий до самого верхнего малыша, на котором высился крест. Само здание церкви по бокам охранялось рядами трехэтажных жилых домов совершенно одинакового размера. Лишь справа Сомерсет Хаус, выделявшийся коринфскими колоннами фасада и группой муз на крыше, нарушал своей величественной тушей унылое однообразие улицы. Можно было сказать: как резной столб в простенькой ограде.
Чтобы оказаться здесь до того, как часы, размещенные над тимпаноном в самом нижнем, цокольном элементе башни, пробьют пять, Робертсону пришлось побить собственный рекорд применения поговорки «Кто рано встает…» Эта максима не принадлежала к его любимым; обычно он вставал около девяти, очень редко раньше. Но ведь он и крайне редко получал приказы от таких людей, как молодой Батхерст.
На месте он был без двадцати пять, во всяком случае, именно так он впоследствии «аккуратненько» сообщил Батхерсту. На площадке перед церковью, днем шумной, заполненной колясками и телегами торговцев, теперь было пусто и тихо. Впервые он видел Лондон таким: спящим, серым от редкого предрассветного тумана, с лампами над занимавшими первые этажи зданий лавками, освещавшими выкрашенные желтой краской выпуклые, в густую клетку витрины — и этот Лондон ему понравился. У этого Лондона был необычно чистый, отрезвлящий запах и веяло величественным покоем, поскольку сон мамонта всегда величествен. Теперь язык города можно было слышать гораздо лучше, чем в дневном, оглушающем муравейнике.
С расстояния в несколько ярдов от ворот, втиснутых перед портиком с железной оградой, Робертсон заметил, что он здесь не один, и обрадовался, ощущая, что это ожидает его добыча. Присев на корточках, под воротами неподвижно находился человек еще не старый, даже не имеющий признаков старости, но уже и не молодой, один из тех, кому дают либо двадцать восемь, либо лет на двадцать больше, не имея понятия, какая из догадок более верна. Ужасно худой, словно съедаемый чахоткой поэт из анекдота про нувориша или романа позитивиста, с восковой, прочерченной синими жилками кожей, глубокими ямами глазниц и чуть более высоким левым плечом, выдающим, что его обладатель левша, и что плечо это многократно занималось любовью с прикладом. Этого последнего Робертсон отметить не мог, поскольку с трудом отличал приклад от ствола, зато он тут же заметил, что лицо мужчины покрыто настолько глубокой и отчаянной печалью, словно это было лицо магометанского ангела гробниц Азраила.
Подойдя к воротам, Робертсон попытался толкнуть их, но те не уступили.
— Это что же, еще закрыто? — спросил он в воздух.
— Да, отче, — раздался ответ, — рано еще…
— Как это рано?! — ужаснулся монах. — Молиться, сын мой, никогда не рано. Я тут не мог спать, вот и подумал, что, вместо того, чтобы в кровати валяться, будет лучше аккуратненько святому Патрику помолиться — покровителю всех грешников, а тут на тебе — рано еще! И когда же откроют храм, а?
— Скоро, отец мой, через несколько минут, но только для меня, поскольку я здесь убираю, неф в порядок привожу, полы мою, а для верующих откроют чуточку позднее. Но вам, как лицу духовному, никаких препятствий, думаю, чинить не станут… Простите, отец, вы сказали, что святой Патрик…
— Что, святой Патрик?…
— Будто бы он — покровитель грешников…
— Ну да, сын мой, следует понимать, что так. Но только тех, кто, аккуратненько, переполнен желанием очищения, и которые от покаяния словно лисы, собаками преследуемые, не убегают. Таким вот святой Патрик аккуратненько и покровительствует, ведя к отпущению грехов. У закосневших грешников другие покровители. А зачем ты спрашиваешь, сын мой?
— Почему я… ибо, видите ли, отец… я… я…
— Ты не заикайся, но аккуратненько так выкладывай всю правду! Согрешил?
— Так, отче, но…
— Но если ты желаешь исправиться, святой Патрик аккуратненько так вырвет тебя из сатанинских — гадких, понимаешь — лап. Или ты уже закоснел?!
— Нет! Нет… Отче, я желаю… каюсь ежедневно, именно тут…
— Как же ты каешься?
— Ну… я же говорил уже, убираю, мою…
— А что же ты сделал такого, а?
— Я? Невинного человека убил, отче.
— Убил?! Невинного?! Ой, несчастный!!! За что же ты отобрал у него жизнь?
— Отче, смилуйтесь! Я… это была ошибка, не хотел я! Служил в полиции, мне приказали…
— Замолчи, братец! Думаешь, что такой грех великий смоешь, полы здесь убирая? О, несчастный!
Робертсон обратил глаза к небу, а точнее, к циферблату часов на башне; мужчина же расплакался. Но тут монах прервал каскад слез, коснувшись его плеча.
— Успокойся, сын мой. Слезы твои — видимое доказательство того, что ты аккуратненько желаешь покаяться, вот только метлой и тряпкой такой грех не смыть, о нет!
— Что же… что же мне делать, отче? — всхлипнул мужчина.
— Ты должен проявить аккуратненько так волю к истинному покаянию, это во-первых. Я вот тут думал, как тебе помочь, и с помощью святого Патрика аккуратненько так придумал — но вот найдешь ли ты в себе достаточно сил?
— Отче, я все сделаю, что прикажешь, только помоги мне, ибо такая жалость давит меня, что никак мне не выдержать с таким камнем на душе.
— Ну ладно, сын мой, слушай меня аккуратненько. Плохой поступок можно смыть хорошим, а очень плохой — очень хорошим. Ты лишил свою страну человека, и это огромная утрата. Когда страна на пороге войны стоит и в защитниках нуждается. Этой же, тобою убитой, пары рук в час нелегкий может и не хватить, ведь тяжкие испытания Британию нашу ждут, а все, как тебе ведомо, по причине дракона корсиканского, чтоб ему святой Патрик кости аккуратненько так переломал! По чистой случайности ведомо мне, что готовится против него поход храбрецов. Прими участие в этом походе, положи на алтарь жизнь свою, и поступок этот грех твой перевесит, и святому Патрику повод даст, чтобы тебя аккуратненько спасти.
