— Это уж точно, — прорычал Александр, но его скверное настроение уже прошло. Он поднялся с ложа, лишь слегка покачнувшись, и сел рядом с Гефестионом. — Так о чем же ты болтал с этими двумя сороками?
Гефестион рассказал ему.
— Умно, — сказал Александр, выслушав его. — С твоей помощью добраться до меня. Они думают, что я сделаю все, что ты скажешь?
— Сомневаюсь, — сказал Гефестион, немного кривя душой.
— Это не может быть какой-нибудь известный нам человек, — рассуждал Александр. — Иначе зачем они загнали тебя на вершину холма вместо того, чтобы искушать тебя в покое и комфорте, под крышей, за чашей хорошего вина, как подобает приличным людям?
— И чтобы слуги подслушивали, и люди ходили взад-вперед, и слухи разнеслись по всему городу меньше, чем за час. Нет, — сказал Гефестион, — они не хотели этого. Интересно бы знать, почему?
— Ты не догадался спросить?
Гефестион почувствовал, как кровь прилила к щекам.
— Я же никогда не задаю вопросов, не так ли?
— Да, — ответил Александр терпеливо. — Ладно, продолжай. Узнай, какого царька они себе облюбовали.
— А если он выглядит как настоящий царь?
— Вот и сделай его царем Сидона, — ответил Александр небрежно, но со значением. Он доверял Гефестиону даже это. Было и больно, и приятно сознавать такую честь.
Артас и Теннес были не слишком дерзки, по крайней мере с точки зрения Гефестиона.
— В конце концов, — сказал Теннес, — мы можем назвать, кого захотим, но Александр должен одобрить наш выбор.
— И Сидон тоже, — добавил Гефестион. Он не говорил о себе. Некоторое оружие лучше до поры до времени держать в арсенале.
— Сидоном займемся мы, — ответил Артас.
— Ладно, — сказал Гефестион, — так кто же этот человек, который должен будет стать царем? Я его знаю?
— Вряд ли, — ответил Артас. — Он редко бывает в городе. Насколько я знаю его, он даже ничего не слышал об Александре.
Гефестион удивился.
— Он не дурак, — быстро сказал Теннес. — Он беден, это правда, но это не его вина. Кровь в нем самая царская, какой только можно желать. Он честен, но для купца это не достоинство. Но для царя — если его за это не убьют — ничего не может быть лучше.
— Как сказать, — возразил Гефестион. — Можно быть честным, а потому бестактным. Как я узнаю, что он сможет быть царем?
— Пойди и посмотри сам, — ответил Артас.
Они послали слуг, и скоро лошади были готовы: верховая для Гефестиона и запряженная парой повозка для братьев, поскольку ехать им предстояло далеко.
— Его зовут Абдалоним, — рассказывал Артас по дороге. — Он содержит сад за городскими стенами и живет на то, что получает с него.
Жеребец Гефестиона вставал на дыбы, протестуя против медленной езды. Гефестион послал его боковым галопом, стараясь держаться поблизости от повозки, и сказал:
— Так обычно пишут в книгах.
Тот, о ком шла речь, выглядел, как персонаж из Гесиода: маленький темнокожий человек, темнее многих, шире в кости, крепкий от долгих лет тяжкого труда. Одежда его была изношена и испачкана садовой землей, когда он вставал на колени, выдергивая сорняки.
Братья направились к садовнику, за ними Гефестион, за ним слуга со свертком из выцветшей шерстяной материи. Садовник их заметил, взглянул через плечо и продолжал заниматься своим делом. Лицо у него было чисто финикийское: нос, как лезвие ножа. Взгляд ясный, но человек был явно поглощен своими мыслями: казалось, он даже не заметил, что за его соплеменниками шагает македонец.
— Подождите минуту, — сказал он на хорошем греческом языке. — Я сейчас закончу.
Они ждали. Братья глядели друг на друга и на Гефестиона, и в их глазах прыгали искорки смеха. Гефестион тоже усмехнулся.
— Видел бы Александр, — сказал он, не понижая голоса. — Ему бы это понравилось.
Абдалоним продолжал работать, методично и быстро. Наконец он выпрямился. Участок был прополот, сорняки аккуратной кучкой лежали в сторонке. Он вытер руки о рубашку, которая уже была достаточно грязна.
— Итак, — сказал он, переводя взгляд с одного гостя на другого, — что вам угодно?
Теннес поманил слугу, тот подошел, положил сверток на чистую землю и развернул. Блеснуло золото и роскошный пурпур.
— Это тебе, — сказал Теннес, — царю Сидона.
Гефестион оцепенел. Это выходило далеко за рамки его поручения. Но он придержал язык, пристально смотрел на Абдалонима и ждал.
Абдалоним посмотрел на сверкающие предметы, на их невзрачную обертку, потом на людей, которые предлагали их ему.
— А теперь, — сказал он, — теперь послушайте меня. Я не желаю участвовать в ваших шутках. Не в моем саду.
— Это не шутка, — возразил Артас и кивнул в сторону Гефестиона. — Этот благородный человек — македонский принц, друг царя Александра. Он ищет царя для Сидона. Мы сказали ему, что из тебя получится хороший царь. Ты собираешься сделать из нас лжецов?
«Они и есть лжецы», — подумал Гефестион.
Абдалоним не сдавался.
— Царь? — спросил он. — Александр? Кто это?
— У Сидона новый властитель, — терпеливо объяснял Артас. — Его зовут Александр. Он пришел из Македонии. Он разбил в сражении персидского царя и теперь он властелин Азии.
— Какое мне дело до царя? — спросил садовник. — Земля и есть земля, кто бы ни называл себя ее хозяином.
— Но если хозяин плохой, — возразил Гефестион, — земля страдает.
Абдалоним посмотрел на него. Его взгляд не был быстрым и скользящим, как обычно у финикийцев. Глаза его смотрели глубоко, они тщательно взвешивали. Это был почти македонский взгляд — острый и оценивающий, не смущающийся мелочами.
— И кто же ты такой? — Он хотел знать все.
— Он друг царя Александра, — ответил Теннес.
Абдалониму нужно было не это. Гефестион понял это прежде, чем Теннес заговорил. Улыбка появилась было на его лице, но он ее сдержал — сохранил свою трагическую маску, как говорил Александр, спокойную и нечеловечески серьезную.
— Я друг царя, — сказал он, — но это еще не все. Моего отца звали Аминтор; он был повелителем людей и коней в Македонии. Когда он умер, я унаследовал его земли.
— Почему ты там не остался?
Ловкий удар, от которого маска почти сломалась. Что скрывалось за ней, острая тоска по дому, или нелепая веселость, или смешение того и другого, Гефестион и сам не понимал.
— Мой друг оказал мне большую часть, — ответил он. — Он попросил меня разделить с ним его судьбу.
— То есть завоевание Азии, — констатировал Абдалоним. Ох, нет, он вовсе не глупец, хотя и не знал имени царя. Он не невежда, хорошо говорит по-гречески и четко ставит вопросы. — Не могу сказать, чтобы я очень любил персов. Они разгромили нас, отбросили назад, и нам долго пришлось восстанавливать разрушенное. Я был бы рад узнать, что они убрались навсегда. Но почему я должен радоваться новому повелителю? Он может оказаться еще хуже старого.
