подумал Дымов. Вид у «группы товарищей» из СС был умеренно-бравый. Униформа потеряла вид, но сидела неплохо. Автоматы с откидными прикладами висели за плечами. Лица потемнели от усталости и тягот воинской службы, блестела щетина – пока еще терпимая. Подняли головы, расправили плечи. Возглавлял процессию гауптштурмфюрер с холодком в глазах, за ним следовал, отставая на полкорпуса, внушительного вида обер-лейтенант с каменным лицом. Замыкали шествие молодые обер-шарфюреры (фельдфебели, по классификации вермахта). У Мишки Балабанова перебинтованная рука висела на перевязи. Парень был бледен, но сохранял «гусарскую» стать. Не хватало крови, просачивающейся сквозь бинты, что усилило бы образ раненого. Пушкарь прихрамывал, закусив губу – бедняге явно досталось от врагов рейха. В город вошли беспрепятственно.
На КПП вблизи разрушенной фермы жандарм с бляхой бегло осмотрел документы, смерил взглядом людей и сочувственно покачал головой. На вопрос, что случилось и куда направляются офицеры, Влад ответил без запинки: группа следует из Вентспилса, вчера машину подорвали партизаны, но нападение отбили, уничтожив пятерых преступников. Все присутствующие получили контузию, а у обер-шарфюрера Шольца осколок гранаты задел предплечье, госпитализация не требуется. Отдел специальной разведки 6-го армейского корпуса выполняет особое задание (что было, в принципе, правдой), и понятно, что раскрыть первому встречному военную тайну гауптштурмфюрер не собирается. Если есть желание, жандарм может связаться с управлением службы безопасности в Вентспилсе, а конкретно – со штандартенфюрером СС фон Кальбергом. Обзаводиться дополнительной головной болью жандарм не пожелал, вернул документы и отдал честь.
План Лиепаи в памяти изрядно поблек, но пока не исчез. Главным стратегическим объектом считался порт. Сам город впечатления не производил. До войны в нем проживало около 25 тысяч жителей. Дымов вел свою команду мимо опрятных серых зданий, в архитектуре которых преобладала готика. Прошли мимо старинной католической церкви с пристроенной базиликой. У многих зданий обвалилась кладка, на стенах были следы обстрелов. В отдельных домах зияли пустые окна. Мусор давно вывезли, но все говорило о том, что раньше здесь шли тяжелые бои. Восстанавливать город немцы не спешили – а сейчас и вовсе в том отпала нужда. Почти четыре года назад, 22 июня 41-го года, Лиепая подверглась сокрушительному удару. Гитлеровские дивизии наступали из Восточной Пруссии. Краснофлотцы и советские пехотинцы бились целую неделю, защищая город – по меркам 41-го года это было невероятно. Немцам спутали все планы, наступление застопорилось, пришлось подтягивать резервы и вооружение. Приближался час расплаты – в запасе у оккупантов оставались считаные дни. Город советские войска практически не бомбили – население и жилые кварталы старались сохранить. Авиаударам подвергался порт, но и там интенсивность воздушных атак была незначительной. Работала ПВО, на артобстрелы с советской стороны отвечали немецкие батареи. Гражданское сопротивление в Лиепае было незначительное. За четыре года гестапо основательно подчистило подпольные ячейки. И стоило посмотреть в глаза суровой правде: местное население без особого восторга ждало большевиков…
Группа не вызывала подозрения. Проверок больше не было. Город жил прифронтовой жизнью. В порту периодически что-то взрывалось. По улицам сновали патрули, главные дороги запрудили грузовики с военными грузами. Но в стороне от центральных улиц было тихо. Город вымер, граждане без причины на улицу не выходили. Как ни странно, работало открытое кафе. Завидев группу, мужчина в фартуке сделал испуганное лицо, попятился и пропал в недрах заведения. Система общепита отчасти функционировала. Офицеры уселись за столик, Влад извлек из кармана пачку выданных «на жизнь» рейхсмарок.
Работник заведения решил вернуться, раскрыл меню и сообщил с картонной улыбкой, что рад видеть в своем заведении столь почтенную публику. Чего изволят господа офицеры?
– Боевые триста граммов будут? – пробормотал Пушкарь, когда служитель скрылся в здании.
Хрюкнул Мишка, но, вспомнив, где находится, сделал каменное лицо.
– Разговорчики, – пробормотал Дымов. – Просьба шутить и ругаться только по-немецки, других языков мы не знаем. Едим и уходим.
Работать без хлеба насущного было нереально. Вещмешки с гражданской одеждой бросили в овраге. Сухой паек доели еще вчера. Бойцы терпели, никто не жаловался, недостаток пищи компенсировали курением. Еда в заведении была, мягко говоря, неважной. Но на селедку с картошкой и не рассчитывали. Какие-то суррогатные сосиски – невкусные и рыхлые, пережженный эрзац-кофе, кислая капуста, похожая на морские водоросли. Ели жадно, наплевав на вкусовые качества – но столовый этикет все-таки блюли, не чавкали, грязными руками за еду не хватались.
– Теперь я знаю, герр гауптштурмфюрер, почему Германия с треском проигрывает войну, – заключил Садовский, вытирая салфеткой губы. Посмотрел по сторонам и, понизив голос, перешел на родную речь: – Потому что еда у них от слова «хрен»…
– Насытились, господа? – Влад обозрел свое подобревшее после еды войско. – Теперь помолитесь Господу за то, что даровал нам этот прекрасный обед, и продолжаем выполнять задачу…
Он поспешил увести своих людей – за соседним столиком обосновались помятые офицеры вермахта, и меньше всего хотелось вступать с ними в разговор и обмениваться любезностями.
Улица Лицене находилась на восточной окраине, вдали от порта и скоплений войск. Двухэтажные дома соседствовали с одноэтажными, строения утопали в зелени. Листва стыдливо прикрывала обшарпанные фасады, отслоившуюся штукатурку. Дом под номером 14 находился в конце улочки. Здание отступало от дороги, его маскировали старые липы. За деревьями открылось приземистое одноэтажное строение с плоской крышей – оно совершенно не бросалось в глаза. Ограда перед крыльцом отсутствовала. Крохотные заборчики окружали лишь клумбы, на которых зеленели чахлые побеги. Задняя сторона участка уходила в глубину квартала, и что там, за домом, оставалось лишь догадываться. Возвращалось беспокойство. Дымов сбавил скорость. Подпольная сеть в Лиепае не отличалась размахом, большинство антифашистов переловили. Группу, про которую говорила Анна Сауляйте, тоже могли накрыть, тогда дом под наблюдением. Сунутся внутрь – и крышка капкана захлопнется. Но немцам сейчас не до засад. Есть ли смысл ликвидировать остатки подполья, если гитлеровский режим рухнет в обозримом будущем? Умные люди это понимают, а дураков в гестапо не держат.
Из переулка вышел патруль – унтер-офицер и два солдата. Военные прошли мимо, унтер вскинул руку. Отвечали примерно таким же образом, умеренно небрежно. Где он, этот ваш Гитлер?
Прошел мужчина на костылях, за ним две женщины в годах – вцепились друг в дружку, делая вид, что эсэсовские эмблемы их нисколько не пугают.
Майор поднялся на крыльцо, стукнул по двери костяшками пальцев. Открыла темноволосая девушка в потертой кофте, наброшенной поверх халата. У нее был нездоровый цвет лица, взъерошенные волосы. Девушка казалась сонной и болезненной. Она запахнула шерстяную кофточку, поежилась. Большого страха в глазах не было, но губы скорбно поджались.
– Здравствуйте, – учтиво поздоровался Влад по-немецки.
Девушка сглотнула.
– Да, здравствуйте… –
