Датчане замедлили шаг; возможно, их удивило, что мы покинули вал, а может, они, наконец, поняли, что мышеловка захлопнулась. Единственным способом выбраться из ловушки было уничтожить нас. Харальд знал это и проревел приказ атаковать холм. Я же кричал своим людям, чтобы они неслись по склону вниз.
Этот бой начался так быстро. Я вел клин вниз по некрутому спуску, а Харальд понукал своих людей, чтобы те двигались вверх, но датчане были сбиты с толку, они вдруг перетрусили, и «стена» Харальда стала распадаться еще до того, как мы до нее добрались. Некоторые послушались Харальда, другие попятились, поэтому строй их прогнулся. Но в центре, где развевалось знамя Харальда с черепом волка и топором, остатки «стены щитов» твердо держались. Там собралась корабельная команда Харальда, и именно туда был нацелен мой клин.
Мы оглушительно орали боевой клич. Окованный железом щит тяжело давил на мою левую руку, Осиное Жало было отведено назад. Этот меч с коротким клинком предназначался для колющих ударов. Вздох Змея был изумительным мечом, но длинным, как топор с длинным топорищем, и мог стать помехой в битве в «стене щитов». Я знал, что, когда мы врежемся во вражеский строй, я буду прижат к врагам так же тесно, как прижимался бы к любовнице, и в подобной давке именно короткий меч будет смертоносным.
Я нацелился на самого Харальда. Он не надел шлема, полагаясь на то, что блестящая на солнце кровь приведет в ужас его врагов. Он и впрямь приводил в ужас: огромный здоровяк, рычащий, с дикими глазами. С его слипшихся волос капала кровь, на его щите было изображено лезвие топора, оружием ему служил боевой топор с короткой рукоятью и тяжелым лезвием. Он вопил, как демон, не сводя с меня глаз; ощеренный рот на кровавой маске.
Помню, когда мы рвались вниз по склону холма, я подумал, что он пустит в ход топор, чтобы меня рубануть. Тогда мне придется вскинуть щит, а сосед Харальда, смуглый человек с коротким мечом, сунет клинок под нижний край моего щита и выпотрошит меня. Но Финан был по правую руку от меня, и это означало, что смуглый датчанин обречен.
— Убейте их всех! — прокричал я воинский клич Этельфлэд. — Убейте их всех!
Я даже не повернулся, чтобы посмотреть, ведет ли Алдхельм своих людей вперед, но он их вел.
Все, что я чувствовал, — это страх перед боем в «стене щитов» и вдохновение перед боем в «стене щитов».
— Убейте их всех! — завопил я.
И щиты врезались друг в друга.
Поэты говорят, что в Феарнхэмм явились шесть тысяч датчан, а иногда исчисляют их десятками тысяч. Без сомнения, чем старше будет становиться эта история, тем больше будет в ней наших врагов.
По правде говоря, я думаю, что Харальд привел около шести сотен человек, потому что некоторые его воины остались у Эскенгама. Вообще он привел в Эскенгам и Феарнхэмм не всех своих людей. Он приплыл из Франкии примерно на двухстах судах, и на них могли находиться пять или шесть тысяч человек, но меньше половины из них нашли лошадей, и не все конные воины добрались до Феарнхэмма. Некоторые остались в Кенте, где заявили свои права на захваченную землю, другие грабили Годелмингам.
Итак, сколько же нам противостояло людей? Едва ли и половина войска Харальда пересекла реку, поэтому мои войска и воины Алдхельма атаковали не больше восьмисот человек, и некоторые из датчан даже не стояли в «стене щитов», а все еще искали добычу в домах Феарнхэмма.
Поэты говорят мне, что враги превосходили нас числом, но, по-моему, у нас было больше людей.
И мы были лучше вышколены. И еще у нас имелось то преимущество, что мы находились выше людей Харальда. И вот мы ударили в его «стену».
Я нанес удар щитом. Чтобы «свиная голова» сработала, атака должна быть быстрой и жесткой.
Помню, я прокричал воинский клич Этельфлэд:
— Убейте их всех! — а потом прыжком одолел последнее разделяющее нас пространство, вложив весь свой вес в левую руку с тяжелым щитом.
Мой щит врезался в щит Харальда, так что того отбросило назад. Я ткнул Осиным Жалом под нижним краем своего круглого щита. Клинок ударил и пронзил. Момент неясности, замешательства. Я знаю, что Харальд обрушил свой топор, потому что его лезвие искалечило кольчугу у меня на спине, хотя и не коснулось кожи. Мой внезапный прыжок, должно быть, вынес меня за пределы досягаемости топора. Позже я выяснил, что мое плечо превратилось в сплошной темный кровоподтек, и понял, что сюда попало топорище, но во время боя я не почувствовал боли.
Я называю это боем, но вскоре все было кончено.
Что я помню — так это как пронзало Осиное Жало, помню ощущение клинка, вошедшего в плоть. Я понял, что ранил Харальда, но потом тот вывернулся, уйдя влево, отброшенный в сторону весом и скоростью нашей атаки, и Осиное Жало высвободилось.
Финан справа прикрывал меня щитом, когда я врезался во второй ряд и опять сделал выпад Осиным Жалом, продолжая двигаться вперед.
Я ударил датчанина железном умбоном щита и увидел, как копье Райпера вышибло ему глаз.
В воздухе висел запах крови, звучали вопли, чей-то меч мелькнул справа от меня, пройдя между щитом и моим туловищем. Я просто продолжал идти вперед, а Финан полоснул коротким мечом по руке напавшего на меня человека. Вражеский меч бессильно упал.
Теперь я двигался медленно, толкая людей впереди, в то время как меня толкали те, кто стояли сзади. Я делал Осиным Жалом короткие сильные выпады, и в моих воспоминаниях эта часть битвы вершилась в полной тишине.
Конечно же, тишины быть не могло, но так мне кажется, когда я вспоминаю Феарнхэмм.
Я вижу гримасы. Я вижу мелькание клинков. Я вспоминаю, как присел, проталкиваясь вперед. Я помню взмах топора слева от меня; помню, как Райпер поймал топор на щит, и тот раскололся. Я помню, как споткнулся о труп лошади, которую Харальд принес в жертву Тору, но меня толкнул вверх датчанин, пытавшийся выпотрошить меня коротким клинком. Этот клинок остановила золотая пряжка моего пояса, и я помню, как резанул Осиным Жалом промеж ног врага и дернул клинок назад, а потом наблюдал, как глаза датчанина распахнулись от ужасной боли. А после он внезапно исчез, и — так же внезапно, совершенно внезапно — передо мной не осталось больше щитов. Впереди были только огород с овощами, да навозная куча, да домик — его изувеченная соломенная кровля грудой лежала на земле. Я помню все это, но я не помню никакого шума.
Позже Этельфлэд сказала мне, что наша «свиная голова» прошла прямо через строй Харальда. Так, должно быть, это выглядело с вершины холма, откуда она наблюдала, хотя мне все это казалось медленной и тяжелой работой. Но мы и вправду прошли сквозь строй датчан, мы раскололи «стену щитов» Харальда, и теперь должна была начаться бойня.
