Тут мысли директора прервал Каиров:
— В Москву надо ехать. На совет.
— Да, да, — очнулся от невеселых мыслей Шатилов. — Поезжайте.
— Самарина хочу с собой взять, не возражаете?
— Зачем Самарина?
— Вдруг консультации нужны будут. Я ведь электроник не ахти какой.
— Да, да, конечно. Поезжайте. Я сейчас пойду домой, валит меня проклятое сердце, — ну да вам подпишет предписание мой заместитель.
Каиров простился с директором и, не успев выйти из кабинета, забыл о дурных предчувствиях, навеянных визитом корреспондента. Поездка в Приазовск, а затем в Москву представлялась ему приятной, и он весь отдался новому, бодрому настроению.
Каиров и Самарин сошли с автобуса на перекрестке дорог, в нескольких метрах от границы заповедника «Хомутовская степь». Отсюда до Приазовска оставалось пройти пять–шесть километров, и Андрей бы с удовольствием пошёл пешком, но Борис Фомич ещё дорогой узнал о каких–то межколхозных автобусах, и вот теперь они ожидали этот самый автобус.
— Ишь до чего дошли: между колхозами автобусы пустили, — говорил Каиров, перебрасывая из одной руки в другую чемоданчик с дорожной поклажей. Чемоданчик у него белый, в мелкую шашечку. Борис Фомич не хотел его пачкать.
Андрей же поставил кожаный саквояж у дороги, а сам пошёл к зеленой посадке, за которой начиналась знаменитая на юге Украины Хомутовская степь. В нетронутом виде она сохранилась потому, что в течение ста лет была табунной казачьей толокой войска Донского.
Андрей перешагнул поднятый тракторным плугом вал–границу и ступил на девственную землю. Знойный август высушил первозданную траву, и она качалась, шурша будыльем. Кое–где на высоких стебельках виднелись синенькие цветочки. Степь была неровной, расстилавшаяся перед ними гигантская чаша кренилась к морю — туда, где по краю черной тучи огненным диском катилось к горизонту солнце. Там и краски были другие: по мере удаления желтизна размывалась, а дальше, у самой черты горизонта, степь светилась позолоченной синевой, превращая и небо, и землю, и тучу в одно сплошное зарево.
Притаилось, спряталось от жары зверье. И только неугомонные цикады наполняли пространство ноющим тонким звоном.
Степь навевала мысли о мироздании, о людях, живших здесь в давно прошедшие времена. Чудился перестук лошадиных копыт. Из края в край, помахивая кривыми клинками, мчались всадники. Орлы кружили в безмятежном небе.
— Андрей Ильич, быстрее! — кричит Каиров. — Автобус! — и скрывается за посадкой. Самарин бежит за Каировым.
В переоборудованном под автобус грузовике едут они в Приазовск. Борис Фомич и здесь держит на весу чемоданчик. Другой рукой он взялся за коленку Самарина. Андрею неприятно прикосновение, он сделал нетерпеливое движение, но Каиров, шарахаясь на ухабах из стороны в сторону, ещё крепче вцепился в коленку.
— Степь–то какова! — говорит он Самарину.
Оба они смотрят в окно. Солнце почти скатилось за тучи, и лишь вишнево пламенеющий край его обливал всеми красками радуги западную часть неба. По степи, словно морские волны, бежали темные полосы.
Впереди показалось большое село, названное недавно городом Приазовском. Когда приехали на его центральную площадь, Борис Фомич повел Самарина в дом, стоявший на краю села, на самом берегу моря. Гостей встретил хозяин — мужчина лет сорока, крепкий, загорелый и задубленный на морском ветру, с глубоким шрамом на верхней губе. Он сидел в беседке за столом в позе уставшего человека и не встал при виде Каирова и незнакомца, сдержанно кивнул Каирову и, как показалось Самарину, милостиво протянул для приветствия руку. Каиров же, напротив, шумно выражал восторг от долгожданной встречи и то представлял Самарина, то ударял ладонью хозяина по плечу, говорил: «А здоров же ты, Ефим, и все молодеешь — море тебе на пользу». Или спрашивал про хозяйку: «Где Нюра–то, я вот ей и подарок привез». Каиров показывал на чемодан, где был подарок для хозяйки.
Ефим постепенно теплел, размягчался. И вот он уже показывал комнату Самарину и другую комнату — Каирову. Андрей бросил под койку чемодан и хотел пойти к морю, но Каиров остановил его. Взяв Андрея за руку, он, как–то неприятно поглаживая её выше локтя, заговорил:
— Двести страниц написано, осталось нам сто — надо бы поскорей добить.
Андрей не понимал, чего от него хочет Каиров.
— Ты чертежи, справочники взял с собой? — спрашивал Борис Фомич, продолжая поглаживать руку Самарина.
— Да, конечно.
— Отлично! Шесть страничек в день, всего только шесть.
— Будут шесть страниц, Борис Фомич! — обрадованно воскликнул Андрей, как только понял, чего от него хотят. — Вот сейчас пойду искупаюсь…
— Нет, нет, — поднял руку Каиров, — дело — прежде всего. Сначала странички, а потом… все остальное.
В желтых, «плывущих» куда–то глазах Каирова гулял холодок нешуточного тона. Он хоть и улыбался, но Андрею казалось, что улыбается маска на лице, а что за маской скрывается подлинное выражение Каирова — злое и непреклонное.
— Хорошо, хорошо, — согласился Андрей.
Он достал из–под кровати чемодан, стал вынимать из него чертежи. Каиров, успокоившись, пошёл в сад, в беседку, где ещё сидел, прячась от солнца, хозяин.
Со двора неожиданно раздался мужской голос:
— Хо, Боря, привет!
Андрей подошел к раскрытому настежь окну. Из–за яблонь выскочил бойкий толстячок в кремовой безрукавке, в тесных кожаных трусах и бросился в объятья Каирову:
— Приехал–таки, подземный владыка. Говорят, зазнался, важным стал.
— Кто говорит? — полюбопытствовал Каиров.
— Москва слухом полнится. Она все сплетни собирает.
— Это у тебя есть причины для зазнайства — ты в верхах обитаешь, в комитетах, а мы — провинция…
Надолго в Приазовск?
— С неделю поживем. Старик хоть и слаб становится, а море, как и прежде, влечет его. Завтра в море пойдем — на рыбалку. «Пока, говорит, ноги держат, в море ходить буду». Он ведь родился тут, в Приазовске. И рыбаком был. Тянет старика море.
— Что ж мы насухую? — спохватился Каиров. — Я сейчас из чемодана коньяку бутылочку.
— Нет, нет! — остановил его Роман. — Сегодня ни–ни. На рассвете — в море. У тебя дело к нам или ты так, взглянуть на меня приехал.
— Собственно, дела никакого нет, разве что рукопись книги показал бы академику.
— Давай сюда. Живо!
Каиров метнулся в дом. Через две минуты он уже подавал Соловьеву две первые части будущей книги.
— Твоя?
— Не совсем. В соавторстве с инженером.
— Плохо! — отрезал Соловьев. — Не любит старик соавторства маститых с рядовыми. Говорит: всадник и лошадь сотрудничают.
