Обедала Великая княгиня в одиночестве. Вестимо, на мужа хлопот слишком много обрушилось, вырваться не смог. Откушав, Соломония опять сослалась на усталость, прилегла в опочивальне отдохнуть и даже ненадолго задремала. Заснуть крепче мешала близость потайного сокровища, забыть о каковом она никак не могла при всем своем желании.
Примерно через час Великая княгиня поднялась, открыла сундук, шкатулку и надела на левое запястье серебряный черненый браслет с синими эмалевыми капельками. Полюбовалась им и широко улыбнулась, словно окунаясь в яркое и тревожное приключение своего детства.
Остаток дня прошел в привычных хлопотах: хозяйке огромного царствия пришлось выслушивать отчет управляющего ее ткацкой фабрики в Угличе, принимать подарки от османских купцов, желающих получить разрешения на торг во Владимире, Ростове, Твери и – словно мимоходом – еще и в Вологде, на Славянском волоке. Затем она обсуждала с подьячим Дворцового приказа боярином Тропаревым, какой кошмой лучше обивать палаты нового дома, выстроенного из красного кирпича возле Благовещенской церкви взамен обветшавшего бревенчатого крыла, смотрела наброски новой росписи для Терема, терпеливо ждущего новых княжичей, и только поздним вечером наконец-то окунулась в сладкие объятия своего могучего супруга, пахнущего дегтем и лавандой. Не иначе, тоже в мастерских каких-то побывал, а опосля мылом, на травах настоянным, отмывался.
И хотя вороненый браслет все это время находился на руке Соломеи, женщина про него и не вспомнила – ибо искренняя любовь к мужу затмевала для нее все.
* * *
Покров для иконы Суздальского монастыря с ликом святой Ефросинии Московской, прабабушки Великого князя Василия, очень важно было закончить до Покрова – веселого русского праздника, что затевался в честь первого снега, упавшего на землю. День этот издревле считался лучшим для зачатия детей, «…и так бы муж супружницу свою покрыл, ако Карачун всю землю снегом укрывает».
Верить в языческого бога холода Соломея, понятно, не верила. Митрополит Симон не разрешал. Но ведь Покров как был праздником, так и остался! Посему Великая княгиня надеялась, что, если обратит на себя внимание мужниных предков красивым подарком, небеса в ответ наградят ее здоровым чадом. Праздник Покрова для сего чуда стал бы лучшим днем… Или, вернее – ночью.
Платок округ лика святой она сделала из белого бисера, с тонкой темно-коричневой окантовкой, далее полагала фон с древесными кронами, для каковой княгини из свиты ныне как раз подбирали разные оттенки зелени. Соломея, сложив ладони – пальчики к пальчикам, с сомнением склонила набок голову:
– Коли по краям темнее делась, к середке высветляя, лучше видны деревья станут. А коли наоборот, то правдивее. Кроны, они ведь завсегда в гуще чернеют.
– С одного края засветлить, а с другого темные, – подсказала княгиня Шереметьева. – Выйдет так, словно солнцем роща залита. Ан край при сем выйдет темный и ясный.
– Токмо един.
– А тот, что к середке…
Дверь раскрылась, в мастерскую твердой походкой вошел молодой витязь – плечистый и статный, в шапке горлатной, кафтане малиновом, кушаком опоясан бирюзовым. Опрятная русая бородка почти спрятала под собой задорные веснушки – сразу и не узнать. Но яркие зеленые глаза заставили Великую княгиню тихонько охнуть, уронив иглу на стопку выбеленного полотна.
Гость повернул голову на голос и сглотнул:
– Соломея?! – Он сделал три быстрых шага вперед, но спохватился, резко замер, молча пожирая глазами Великую княгиню.
Хозяйка мастерской тоже молчала, и только грудь ее часто вздымалась и опадала в такт тяжелому дыханию.
Долгую тишину разорвал злой шепот княгини Шеховской:
– Кланяйся государыне, смерд!
Молодой воин спохватился, слегка склонил голову и отступил на шаг назад:
– Долгих лет тебе, Великая княгиня.
– Сие есть Кудеяр, потомок Чета, дядька юного князя Телепнева, – наконец подала голос стоящая в дверях Агриппина Ногтева. – Твой родственник, государыня. Прощения прошу, Великая княгиня, я так спешила исполнить волю твою, что не успела упредить боярского сына, куда веду его. Во дворец холоп мой его срочно призвал, а зачем, и сам не ведал…
Юная княгиня низко поклонилась, пряча шкодливую усмешку.
– Давно не виделись, Кудеяр, – полушепотом поздоровалась Соломея. – Ты изменился, мой верный страж…
Рука ее невольно скользнула к запястью, и глаза гостя жарко блеснули от увиденных там синих капелек на черном браслете.
– Я твой навсегда, государыня… – негромко ответил он, не отрывая взгляда от молодой женщины.
– Верю, Кудеяр. – Великая княгиня очень медленно подступила к нему, протянула руку, осторожно коснулась кончиками пальцев упругой бороды – и вновь, как когда-то давно, под кожей побежали к плечу и по телу холодные колючие мурашки.
Боярский сын чуть склонил голову, словно пытаясь прижаться щекой к ладони…
И это было все, что они могли себе позволить.
– Ты возмужал, – опустила руку Соломея.
– Ты стала еще прекраснее, государыня.
– Что же не слышно было о тебе столько лет, Кудеяр?
– Служба, государыня.
Великая княгиня боролась с искушением еще раз прикоснуться к зеленоглазому лицу и почти проиграла сама себе – как дверь вдруг резко распахнулась, и в мастерскую ворвался разгоряченный Великий князь в сопровождении двух молодых бояр.
– Ты опять здесь, родственник?! – зло выдохнул он.
– Воевода порубежный ополчение распустил, государь. – Кудеяр поклонился слегка, одной лишь головой. – До весны степь упокоилась.
– С супругой наедине меня оставьте! – вскинул руку Великий князь. – Все!
Бояре и княжеская свита торопливо поструились за дверь, закрыли за собой толстые тесовые створки.
– Опять Кудеяр?! – зашевелились у правителя крылья носа.
– Ты, Вася, ровно в опочивальне меня с ним застал! – повысила голос Соломея. – Здесь дворцовая мастерская, государь. Кудеяр мой родич! И я желала с ним повидаться. При всех! Полтора десятка глаз с нами было. В чем ты меня подозреваешь? Пять лет я с родственником не встречалась! Нешто за работой нудной, да при бабках и няньках с ним и словом не перемолвиться?
– Половина ополчения сказывает, Соломония, что Кудеяр твой смерти из-за любви безответной ищет! А половина Москвы помнит, как он на смотринах округ тебя терся и даже мне дорогу нагло заступал!
– Васенька, – с неожиданной ласковостью улыбнулась Великая княгиня. – Из-за безответной любви, – и она по слогам произнесла: – Без-от-вет-ной… И он себе смерти ищет, себе, а не еще кому, себе! О бесчестии мне али тебе не помышляет. Под твоим стягом кровь проливает, за твою державу. За такое награждать надобно, а ты гневаешься.
