Несколько мальчишек, которые торговали газетами и которых полицейские шуганули от тюрьмы, прибежали на угол улицы Сент-Антуан и принялись кричать:
– Свежие новости! Могущество Черных Мантий не имеет границ! Чудесный побег Ле-Маншо из кареты, окруженной полицейскими и жандармами! Осужденный скрылся, продавая газеты, в которых был опубликован вынесенный ему сегодня приговор! Множество подробностей! Всего за одно су!
А мы тем временем вернемся к нашему беглецу. Он выбрался наконец из толпы и направился к Королевской площади, где будет день, как обещал Клеману таинственный голос, шепнувший ему на ухо загадочные слова. Первые крики о побеге достигли ушей Ле-Маншо, когда он проходил мимо особняка Ламуаньон, что на углу улиц Паве и Нев-Сен-Катрин.
Клеману невольно захотелось ускорить шаг.
– Не бегите! – сказала Ле-Маншо идущая рядом молодая работница. – И перестаньте кричать. Раз наша уловка разгадана, предлагайте свой товар потихоньку, будто очень устали.
И громко прибавила:
– Дайте мне газету, возьмите су.
Шум возле тюрьмы усилился, слышались крики полицейских.
– Быстро сворачивайте, – шепнула работница. В первой аллее направо будет день.
Улица Нев-Сен-Катрин была пустынна. Беглец торопливо зашагал вдоль стены особняка Ламуаньон и едва успел нырнуть в первую аллею, как на перекрестке появилось четверо жандармов. Они громко вопили: «Держи убийцу!»
На перекрестке отряд приостановился, и жандармы разделились. Двое из них пронеслись бегом мимо аллеи.
Затем примчались другие жандармы. Привлеченные криками, к стражам порядка со всех сторон спешили люди.
В аллее было темно, как в погребе; узник почувствовал, что с него сняли ящик с газетами, стащили с головы фуражку и набросили поверх блузы что-то непонятное, широкое и развевающееся. С полей вновь надетой шляпы спускалось неведомо что, щекоча лицо.
– Вперед! – скомандовал человек, только что исполнявший обязанности камердинера. – Все в порядке.
Зеваки, которые бежали по улице, громко крича, задавая друг другу вопросы и изнемогая от усердия, увидели, как из темной аллеи вышли пожилой господин и крупная дама в черном платье и шляпке с вуалью.
– Ну и дыра! – сказал кто-то из пробегавших. – А не заглянуть ли нам туда?
Один человек уже устремился в аллею, а другой только спрашивал:
– Сударь, сударыня, вы не встретили там негодяя?
Пожилой господин любезно ответил:
– Кто-то поднимался вверх, когда мы спускались вниз, но, как вы знаете, газовых фонарей там не поставили…
И взяв свою даму под руку, пожилой господин повел ее к Королевской площади.
Их давно потеряли из виду, когда пришло сообщение жандармов о приметах беглеца:
– Грязная блуза, старая фуражка, ящик с газетами!
Тут как раз вернулись люди, исследовавшие аллею.
Один из них держал в руках ящик с газетами, второй – старую фуражку со сломанным козырьком.
– Может, он был пожилым господином?
– А может, дамой в черном! Какой, однако, талант у подлеца!
И участники облавы кинулись вслед за респектабельной парой.
Когда они добежали до Королевской площади, им навстречу попался экипаж, мчавшийся с немыслимой скоростью и свернувший на улицу Па-де-Мюль.
– Стойте! Стойте!
– Нет его там! – ответили люди из другой группы.
Остановились, объяснились. Тюремные надзиратели рассказали, что как раз осматривали этот фиакр, ожидавший седоков в тени под аркадой, когда появились его законные влАдельцы и заняли места в своем экипаже.
– Голову даю на отсечение, что в фиакре никого не было, – заявил один из тюремщиков. – Мы даже под скамейки заглянули, а что касается тех, кто в него сел, пожилого господина и дамы в черном…
– Так это же они и есть! – раздался в ответ истошный вопль, и погоня возобновилась, но экипаж уже выехал на Бульвары и мгновенно затерялся среди бесчисленного множества одинаковых фиакров.
Продолжать преследование было бессмысленно. Ноэль, по-прежнему мечтавший тратить по тридцать франков в день, обратился в быстроногого оленя и мчался прямо по мостовой, заглядывая в окна каждой кареты, проезжавшей мимо.
Огромное разочарование удвоило его силы: он искал своего счастливого соперника Ларсоннера с большей страстью, чем сбежавшего преступника.
Где-то возле Фий-дю-Кальвер внимание Ноэля привлек один фиакр – не потому, что чем-то выделялся, а потому, что ехал быстрее всех.
Надзиратель уже еле держался на ногах, но подумал:
«Прежде чем передохнуть, загляну-ка я еще и в этот…»
И сжав кулаки, с новой силой рванулся вперед.
А в чертов фиакр были и в самом деле впряжены резвые лошадки, и правил ими умелый кучер. Господин Ноэль догнал экипаж только у бульвара дю Тампль, напротив веселой и пестрой ярмарки, что всегда кипит вокруг любимых в народе театров-балаганов, которые вскоре будут вытеснены дешевыми магазинами. Горели все театральные лампионы, ярко освещая афиши, чтобы почтеннейшая публика могла выбрать между задушенной женщиной, подожженным замком, мужчиной, вгрызшимся в собственную руку, лежа в гробу, кораблем, тонущим в бурном море, и бедными маленькими детками, безусловно, сиротками, которые бежали, взявшись за руки, по тропинке между скалой и бездонной пропастью.
В те времена искусство мелодрамы чувствовало себя куда лучше, чем сейчас.
Восхитительными картинками можно насладиться и мимоходом, не замедляя шага. Господин Ноэль, пока еще безответно влюбленный в роскошную жизнь, со страстью, до сих пор не знавшей удовлетворения, обожал театр Гете не меньше, чем ресторан Бонвале и балы Гран-Венкер. И сейчас надзиратель бросил сквозь лорнет пылкий взгляд на афишу, на которой было изображено красное чудовище, пожирающее единственную дочь старого маркиза Монталбана.
Фиакр был в эту минуту шагах в десяти от Ноэля.
– Дешевая контрамарочка – и полюбуетесь Мелингом, а, господин хороший? – обратился к надзирателю голос справа.
Господин Ноэль посмотрел направо, но тут голос раздался слева, а сам тюремщик растянулся во весь рост на мостовой, уткнувшись носом в собственную шляпу.
Сведущие люди высоко ценят два удара в спину: «простой удар» и «удар молотом».
Ноэль был повержен на землю чем-то средним между тем и другим.
В тот миг, когда собственная шляпа еще не сползла окончательно тюремщику на глаза, он мельком увидел широкие плечи и, падая, пробормотал: «Ларсоннер!»
Когда Ноэля подняли, мы можем решительно утверждать, что рядом не было ни продавца билетов, ни того, кто ударил надзирателя в спину, – и совсем другие фиакры катили себе по мостовой.
