IV глава. Людовик Французский. Его молодость и посвящение в рыцари
Лесная дорога возле города Компьень. Граница с Фландрией. Сентябрь 1094 года.
Прошло четыре года. Король Филипп, увлеченный и поглощенный неутихающей страстной любовью к Бертраде де Монфор, навлек на себя раздражение Рима, некоторых из своих соседей и, в конце 1092 года был отлучен от церкви папой Римским. Но, даже это страшное и суровое наказание не заставило Филиппа предать свою любовь к Бертраде.
Принца Людовика король отправил в «воспитание» к графу Гильому де Понтьё. Людовик плохо принял появление молодой и красивой Бертрады возле своего отца. Его сыновья привязанность, в конце концов, и послужила выбором Филиппа графа Гильома. Кастелянство Монтрейль-сюр-Мер, где жила в уединении и ссылке мать Людовика – королева Берта, располагалось по соседству с графством Понтьё.
Принц обучался у графа, частенько наведываясь к своей матери. Берта сильно осунулась, грусть и участь оставленной жены, казалось, сжигало ее изнутри. Людовик, как мог, пытался утешить свою мать и скрасить ее тоскливое одиночество.
Но, время – вещь неумолимая. Весной 1094 года умерла Берта, оставив Людовика наедине со всем миром, миром страшным, жестоким, подчас, циничным. Для четырнадцатилетнего подростка Людовика, весь мир, казалось, перевернулся, окрасившись в мрачные тона. Единственной радостью принца оставалось обучение рыцарскому искусству и медленное, но неуклонное, освоение науки царствования.
Филипп, после смерти берты, стал вызывать Людовика к себе, все чаще и чаще. Он заставлял принца присутствовать на заседаниях королевского совета, казначейства и королевского суда. Людовик с нескрываемым интересом, который увеличивался у него из посещения в посещение Парижа, втягивался в трудный, но интересный труд управления страной.
Он мужал, развиваясь не по дням, а по часам, уже начали нравиться девочки. Сердце его, по-прежнему, продолжало тосковать по умершей матери, но, он уже начинал понемногу понимать своего отца, понимать его чувства, он только не мог принять Бертраду, затаив обиду на нее, «выкинувшую», как ему казалось, его мать из сердца Филиппа.
Их отношения с Бертрадой складывались ровно, но, как-то отстраненно, принц был предельно сдержан и корректен к Бертраде, которая засыпала Людовика всяческими подарками и дорогими безделушками. Он, попросту, «не покупался»…
Ранняя осень 1094 года была совсем не такой веселой, как можно себе представить осень. Просто шел обычный 1094 год, абсолютно одинаковый для всего мрачного и дикого, по сегодняшним меркам, времени. Молодой принц Людовик Французский мчался с товарищами и слугами через леса Компьеня, к своему «наставнику», графу Гильому де Понтьё, у которого, согласно старинной традиции, жил и воспитывался до момента посвящения в рыцари. Так было заведено, что сыновья знатных родителей, по достижении ими возраста десяти – двенадцати лет, направлялись на воспитание к своим соседям – графам и герцогам, где их постепенно обучали искусству быть рыцарями. Граф Гильом де Понтьё объявил, что в марте 1096 года его воспитаннику, принцу Людовику Французскому, будут торжественно вручены рыцарские шпоры, пояс и меч. Дядя обещал молодому принцу веселые пиры, турниры, охоту и прочие развлечения, о которых монахам говорить запрещается и за которые, да что там говорить – одни мысли о которых следует строгая епитимья и бичевание.
Свита у принца крови была, как на подбор – все молодые ребята, оруженосцы, слуги и конюшие приблизительно одного возраста, разница составляла не более десяти лет. Самым старшим был Гуго Носатый, конюший и копейщик принца, его предки испокон века служили верой и правдой Капетам, поэтому король Филипп и отрядил Гуго Носатого помогать и учить житейским мудростям молодого Людовика.
Другим конюшим и щитоносцем был совсем еще молодой Годфруа Рыжий, невысокого роста, крепко сбитый весельчак, выдумщик и прохвост, младше принца на месяц, росший с ним буквально с пеленок. Часто поротый в строгой клюнийской монастырской школе розгами за баловство и гордыню, выражавшуюся в нежелании выдавать прелатам своих соучастников, да их и толком-то не было: принц Людовик, да бестолковый Гуго Носатый…
Правда, учились с ними счету и латыни и другие дети магнатов. В общем и целом, эти знатные подростки были приятными в общении и играх товарищами, но…
Но, особняком среди них стоял «язва» – Тибо, сын графа Блуа, Шампани, Турени и Шартра, замков и вассалов у которого было больше, чем дней в году. Остальные мальчишки росли, как обычно и, к годам к двенадцати уже, четко знали с кем можно и нужно дружить, а с кем нет.
Старые обычаи частных войн между феодалами того времени приводили к ужасной путанице в отношениях «вассал – сюзерен», словно назло королям Франции, делали невозможной к быстрому объединению Франции обстановку.
Одеты все были в походные одежды, но с соблюдением цвета и знака принца, правда, один – виконт де Булонь переборщил с мехами и серебром. Теперь под дождем, который мелко и мерзко моросил, с небольшими перерывами от самого Бовэ, и от грязи, летевшей от копыт разгоряченных коней, меха слиплись и запачкались, серебро потемнело и стало походить на старое и плохое олово. Ну да это мелочь, если денег полный кошель и слуга везет в кожаном мешке сменный комплект.
– Ребята, не узнаете эти благословенные места? – Спросил свиту принц.
– Нет, Ваша светлость! – Ответили ему почти хором спутники.
– Как же, в этих самых местах мой благословенный предок король Эд. Кстати, это была первая и робкая попытка Капетингов занять, шатающийся тогда, французский трон. Мой предок Эд де Франс отбил нападение норманнов, в рядах которых был молодой еще тогда конунг Роллон. Да, да, ребята, тот самый Роллон, который, после того, как его со всем его сбродом выкинул из Норвегии король Харальд Гарфагар из рода Юнглингов Шведских. Так вот, этот самый Роллон от безысходности напал на слабо укрепленные земли северной Франции, оттяпал их своею хамской рукой, а потом вытребовал в качестве наследственного лена у Шарля III Простоватого, а проще – дурачка. Если бы не отбились саксы от набегов Роллона – не было бы у нас под боком этого беспокойного соседа, потомки которого в годы начала правления моего батюшки, вечные годы его жизни, Филиппа I, не ухитрились со всяким сбродом, правда были там и порядочные рыцари, в роде твоего дяди, – обратился принц к виконту де Булонь, – графа Эсташа де Булонь, который и выполнил всю основную черновую работу на поле битвы у Гастингса.
Молодые люди, сопровождавшие Людовика, громко засмеялись шутке и сравнениям.
Людовик, тем временем, подтянул поводья, управляя конем, и продолжил:
– Если бы не отчаянная атака с фланга рыцарей графа Булонского, которые не хотели подчиняться планам Герцога Гильома Завоевателя Нормандского, это теперь потомки зовут его «Завоеватель», раньше его больше звали «Бастард» или что-то в этом роде. Так вот, если бы англосаксы сквозь туман рассмотрели, что это, всего-навсего, часть войска герцога Гильома, не погнались бы добивать остатки отряда вашего дядюшки графа, то не напоролись бы на массированный арбалетный огонь отряда мессиров де Биго, де Клэр, де Бри и де Сен-Мара. Не попала, эта проклятая стрела прямо в глаз королю Гарольду Английскому, и неизвестно, каким бы боком мадам Фортуна повернулась нашему кузену Нормандскому. Ведь, всего лишь, за несколько недель до битвы, войско Гарольда раздолбало в пух и прах армию Норвежского короля, который тоже покусился на английскую корону и земли.
Земли Англии, как бы освободились, после отлучения короля Гарольда Английского нашим Любимейшим Святейшеством папой Римским, которому взбрело в голову доказывать всему миру свое верховенство, вытаскивать прокислые Лже-Исидоровы Декреталии и Дарения Императора Константина. Весь мир смеялся, но для прохвостов – это удобная лазейка к захвату власти у порядочных людей. Такие типы, как наш кузен Нормандский (тут принца передернуло, было видно, с каким трудом он прячет ненависть) и возвышают Рим на наши беды. Германские соседи – императоры поняли, но уже поздно. Папа преподнес им «сюрпризец» в виде избирательности вместо наследственности. Теперь Германия все больше смахивает на дешевый притон с гулящими девками, только вместо девок – «гуляющий» титул Германского Императора. Нам только лучше со временем подтянуть папу к нам ближе, было бы неплохо поселить его у нас, когда он лишку набедокурит с Императором и последний не прижмет ему хвост, о, прости, меня Господи, за такое сравнение, ибо не о себе, думаю и радею, а только во благо Короны и торжества Веры.
