– Подождем подтверждения с «Формидабля».
Де ла Роча смотрит туда, где за кормой, тремя кораблями дальше, находится на своем флагмане адмирал Дюмануар; однако тот невозмутимо продолжает идти прежним курсом, и на его реях не видно ни сигнала «понял», ни какого-либо другого. Командир «Антильи» с тревогой думает: чего ждет этот лягушатник, почему не выполняет приказ своего главнокомандующего – развернуться на сто восемьдесят градусов и ринуться на выручку своим. Нерешительность либо трусость. Третьего тут не дано. Здесь нет врагов, с которыми было бы можно сразиться, если не считать одинокого семидесятичетырехпушечного британца, который, оторвавшись от своих, торопится назад, чтобы присоединиться к атаке товарищей, и находится на траверзе «Нептуна» на расстоянии орудийного выстрела.
– Что будем делать, мой капитан? – спрашивает Орокьета.
– То, что я сказал: ждать приказа.
Кто командует, тот командует, говорит себе де ла Роча. Он моряк дисциплинированный, приверженный уставам и весьма уважающий иерархический порядок. А как же еще. В испанском военно-морском флоте продвинуться по служебной лестнице можно только так – получая звания по очередности и на все отвечая «слушаюсь». На самом деле он убежден, что обязанность и его, и всего авангарда – сменить галс и двинуться прямиком на врага, но командует здесь адмирал Дюмануар, и он держит курс норд; а с другой стороны, Кайетано Вальдес – он носит звание бригадира и прослужил дольше де ла Рочи – послушно идет на своем «Нептуно» во главе колонны и даже не пытается возражать. С этой стороны де ла Роча прикрыт: в военном деле иметь начальника, берущего всю ответственность на себя, – это три четверти успеха. Или даже больше. Поэтому «Антилье» остается лишь делать то, что ей приказывают. Без дисциплины все пошло бы в тартарары. Впрочем, зачастую оно идет туда же и с дисциплиной.
– Разве мы не будем поворачивать, сеньор капитан?
Де ла Роча, нахмурившись, огладывается на гардемарина Ортиса, который, со своим сводом сигналов в руках, воззрился на него широко раскрытыми глазами.
– Замолчите.
Юноша краснеет до корней волос, открывает было рот, но тут же закрывает снова.
– И вот еще что, – сухо прибавляет де ла Роча. – Когда все это закончится, считайте себя арестованным. Конечно, если останетесь живы.
Понятно?
– Так… – Гардемарин сглатывает. – Так точно, сеньор капитан.
Избегая глаз капитан-лейтенанта Орокьеты, пристально воззрившегося на него, де ла Роча быстро огладывает остальных людей на ахтердеке: старшего штурмана Линареса, старшего одной из бригад, десятерых комендоров, приставленных к карронадам, и лейтенанта морской пехоты, командующего двадцатью гренадерами, которые столпились у подножия трапа, на шканцах. На их лицах написаны разные чувства: у меньшинства – облегчение, у некоторых – равнодушие, у большинства – тревога. Совершенно ясно, что, рвутся они в бой или нет, большинство считает, что «Антилья» и вообще весь авангард обретаются не там, где следовало бы, и они смотрят на своего командира, силясь понять, почему корабли продолжают удаляться от места схватки. Девять кораблей, которые не сражаются и, возможно, сумели бы изменить ход событий там, в центре линии: «Нептуно», «Антилья», «Сипион», «Энтрепид», «Форми-дабль», «Дюгей-Труэн», «Монблан», «Сан-Франсиско де Асис» и «Райо» (последний снесло заметно в сторону от линии). В общей сложности даже десять, если считать «Эро» – он из центральной группировки, однако следует за ними, как собачка за хозяйкиной юбкой. Нехорошее получается дело. Де ла Роча не может забыть общего приказа, отданного адмиралом Вильневом перед выходом из Кадиса: корабль, находящийся вне боя, будет считаться покинувшим свой боевой пост. К тому же еще со времен трибуналов, которых много было после того неудачного сражения у мыса Сан-Висенте в 1797 году (пятнадцать английских кораблей захватили четыре испанских из эскадры адмирала Кордовы; их было двадцать четыре, но сражалось только семь, в то время как остальные держали строй, не вступая в боевые действия), всем известно, что сигнал номер пять – один флаг, поднятый на мачте флагмана, – не Допускает ни обсуждения, ни толкований. Каждый обязан немедленно вступить в бой. А кроме того, действующий морской устав (сочиненный, чтобы избежать повторения Сан-Висентской катастрофы) прямо побуждает корабли прорванной линии развернуться и подойти к месту прорыва, чтобы, в свою очередь, окружить нападающих и иметь возможность помогать друг другу без всяких сигналов. То есть, если уложить это в три слова, – инициатива, взаимопомощь и максимальная выдержка. Все прямо противоположно тому, что они делают сегодня. – «Формидабль» отвечает. Де ла Роча оборачивается к корме. В это мгновение в ответ на вопросительный сигнал, поднятый Ортисом на фале до уровня верхнего рея бизань-мачты, на мачтах флагмана адмирала Дюмануара, идущего следом через три корабля, появляются флаги – номер «Антильи» и ответ: Держитесь в кильватере головного судна.
– ё…! – вырывается у Орокьеты, но он вовремя закрывает рот.
– Он как будто не видел сигнала с «Бюсан-тора», – растерянно произносит юный Ортис.
– Да как же он мог не увидеть… Командир «Антильи» сглатывает слюну. Ему вдруг становится невыносимо жарко в кафтане, и он боится, что это заметят. С наветренной стороны одинокий англичанин по-прежнему движется курсом на зюйд. Он уже почти на траверзе «Антильи», и когда Орокьета спрашивает, не вмазать ли ему, как это сделал «Нептуно», де ла Роча качает головой. Он на пределе досягаемости, да и нет смысла.
– Запишите все подробно, Ортис. Полученные сигналы и точное время их поступления.
Орокьета бросает на командира одобрительный взгляд. Он не говорит ничего, но де ла Роча знает, о чем думает его капитан-лейтенант: вот это правильно, лучше прикрыть свою задницу перед военными судьями. Потому что, когда все это кончится, наверняка будет назначен не один трибунал.
– Вон он, этот англичанин.
Наблюдая за одиночкой, который на всех парусах идет вдоль эскадры противника, торопясь вступить в бой, капитан восхищен. Или завидует. Он представляет себе, как английский капитан, которого рассвет застал вдали от своих, делает все возможное, чтобы поскорее присоединиться к товарищам, стыдясь того, что вступит в бой с опозданием. И как жаль, с горечью думает де ла Роча, что нельзя порою ненадолго становиться англичанином. Эти мерзавцы, каждый из них, вступают в бой, думая прежде всего о том, как уничтожить врага, а испанец и француз делают это из страха нарушить устав, из боязни адмиральского гнева, заранее придумывая, чем и как потом оправдаться перед трибуналом. Но что тут поделаешь. В конце концов, хотя устав и велит вступать в бой и так далее, он также и запрещает командирам действовать по своему разумению, предоставляя решать за них начальникам подразделений, состоящих из трех-четырех кораблей. В данном случае – Дюмануару. Так что, с одной стороны, де ла Роча успокаивается: он действует по уставу. А с другой, думая о друзьях, сражающихся там, позади, он чувствует, что внутри все так и закипает. Будь проклята моя кровь. Испания, несуразная, хаотичная. Потом он отгоняет эти мысли (ни к чему хорошему они не приведут, если ты командир семидесятичетырехпушеч-ного корабля), подходит к фальшборту шканцев и сквозь чащу реев и снастей, над палубой, с которой десятки людей, ожидающих его решения, смотрят на него так, как смотрели бы на господа бога (если бы они знали, думает он, внутренне содрогаясь), направляет подзорную трубу на двухъярусные кормовые галереи «Нептуно», идущего впереди со своими ялами и шлюпками на буксире, в сотне саженей от бушприта «Антильи». Над гакабортом он различает худую фигуру Кайетано Вальдеса, окруженного офицерами. Вальдес тоже смотрит в подзорную трубу – назад, туда, где «Антилья», где «Форми-дабль», или туда, где идет бой. Ему, прослужившему дольше всех и носящему самое высокое звание среди всех испанских капитанов передовой группировки, адмирал Гравина тоже рекомендовал быть послушным и скрупулезно точным, выполняя приказы французов: Кайетано, пожалуйста, крайняя деликатность, а больше я тебе ничего не скажу. Capisci[88]?.. Так что де ла Роче, которому неуютно в этой борьбе между чувствами и дисциплиной, в глубине души немного полегчало: его тылы защищены. Решения принимает Вальдес. С сигналом номер пять или без него, «Антилья» следует за «Нептуно». Приказ есть приказ, черт его побери.
