— Инесса! — вскричал Симон. — Так это правда?.. Кто это сделал?
— Мое имя, дети мои, славное имя вашего отца, вызвало только насмешки и знаки презрения…
— Но скажите нам, кто же мог это сделать!.. — снова вскричал Симон, лицо которого было бледнее смерти.
— Ты меня спрашиваешь, кто это сделал? Это сделал Альфонс Португальский! — воскликнула графиня.
Но тут силы ее оставили, и она без чувств опустилась на руки Кастельмелора.
При имени короля Симон закрыл лицо руками.
— Отец мой! — прошептал он, чувствуя, как тоска раздирает его душу.
Но гнев взял верх над воспоминанием о данной им клятве; он бросился к двери и выбежал, не сказав ни слова.
В эту минуту графиня снова открыла глаза и с беспокойством огляделась вокруг, как бы пробуждаясь от глубокого сна.
— Куда пошел Симон? — спросила она срывающимся голосом. — Что я сказала? Что он хочет делать?.. А! Припоминаю! Бегите!.. О! Остановите его, Кастельмелор! Я знаю его, он хочет убить Альфонса!
Дон Луи постарался уверить ее, что этого не случится.
Графиня уже горько сожалела о вспышке гнева, заставившей ее требовать мщения, и кому же? Королю! Но она подумала о благородном и преданном сердце своего младшего сына, и надежда возвратилась к ней.
— Такие обиды должны наказываться не насилием, — сказала она. — Мое отмщение решено, и оно не принесет позора имени Сузы.
Когда Васконселлос оставил отель, голова его горела, он бежал как сумасшедший, не выбирая направления. Бессвязные слова срывались с его губ: то угрозы, то жалобы на судьбу Инессы. Город был пуст и спокоен, было около часа ночи.
Симон продолжал двигаться вперед, не замечая, куда идет. Таким образом он дошел до начала предместья Алькаптары. Когда он проходил мимо таверны Мигуэля Озорио, ее дверь вдруг отворилась и большая толпа высыпала на улицу.
Симон остановился и провел рукой по лбу, стараясь собраться с мыслями.
— Дети, — сказал один из выходивших, — разойдемся без шума по домам.
— Да, да, — раздались в темноте многочисленные голоса.
— Фи! — возражали другие, более смелые и более молодые, — неужели вам не стыдно, Гаспар Орта-Ваз! Вы предлагаете отступить, когда мы уже прошли половину пути!
Симон жадно слушал, взгляд его мало-помалу прояснялся, он начал припоминать.
Он вспомнил, что утром дал Балтазару записки для передачи начальникам кварталов, чтобы они созвали недовольных, с оружием в руках, в таверну Алькантары. Мщение было под рукой, оно казалось ему быстрым, верным и ужасным.
— Дети мои, — заговорил Орта-Ваз, — когда требуется, я так же храбр, как и вы, но к чему идти разбивать себе головы о стены дворца Алькантары? Кто будет руководить нами? Где наш начальник?
— Он здесь! — вскричал Симон, решительно бросаясь в середину толпы.
Мы можем положительно сказать, что это появление предводителя, которого уже перестали ожидать и присутствие которого было сигналом к битве, оказало на большую часть заговорщиков крайне неприятное впечатление; но простые рабочие и ученики, молодые и горячие, испустили восторженный крик. Толчок был дан. Богатые купцы, старшины цехов должны были следовать за общим движением. Сам старый Гаспар Орта-Ваз выпрямился во весь свой маленький рост и положил на плечо ржавую алебарду с довольно воинственным видом.
— По милости Божьей, — прошептал он, — самое меньшее, что мы можем получить в этом деле, это насморк.
— Вперед! — скомандовал Симон.
Толпа двинулась в путь.
— Помнишь ли ты, Диего, — говорил один подмастерье другому, — этого высокого мясника, который прошлый раз в таверне предлагал убить короля?
— Да помню, Мартин, — отвечал Диего.
— Эта мысль была недурна.
— Я нахожу ее очень даже хорошей.
— Разве не слышали мы сегодня вечером шум этой дьявольской охоты?
— И крики жертв…
— И оскорбления палачей!.. Король безумен, Диего.
— Безумен и злобен, Мартин.
— Я того мнения, что надо убить короля.
— Я тоже.
« Я тоже «, — повторил каждый из соседей, слышавших разговор двух подмастерьев.
Этот призыв пронесся по толпе с быстротой молнии.
Симон не пропустил ни одного восклицания, его сердце трепетало дикой радостью, он не заставлял молчать тех, кто произносил эти ужасные слова.
Между тем толпа достигла дворца Алькантары. У дверей не было часовых, а внутри слышались веселые крики. Во дворце шел пир горой, как всегда бывало после королевской охоты.
Лиссабонцы без шума вошли во дворец.
— Где спальня короля? — шепотом спросил Симон.
Придворный обойщик, также бывший между заговорщиками, вышел вперед и предложил быть проводником. Дойдя до двери в спальню, Симон обернулся и сказал:
— Вам — фаворит и его патруль, друзья мои, мне — король!
— Господин Симон, — решительно сказал один подмастерье, — не надейтесь спасти короля.
— Спасти его!.. Мне! — вскричал Симон, глаза которого сверкали лихорадочным блеском.
— Его голову или твою! — хором раздалось в толпе.
Васконселлос исчез, и дверь затворилась за ним. Он прошел пустую оружейную залу и такую же пустую переднюю; солдаты и придворные все ужинали. Симон вынул шпагу из ножен и вошел в королевскую спальню.
Альфонс, которого, как мы видели, неожиданно одолела скука, оставил праздник и спал. Около него горела лампа. Васконселлос сразу бросился к нему со шпагой в руке. Альфонс проснулся.
— Это ты, граф? — спросил он, обманутый сходством братьев. — Мне снилось, что я добрый король… Мне хотелось бы быть добрым королем.
Гнев Васконселлоса исчез как по волшебству, при виде этого несчастного ребенка, не имевшего ни силы, ни ума мужчины, ребенка, который был его королем. Он почувствовал в одно и то же время жалость и благоговенье.
— Шпага! — прошептал испуганный Альфонс. — Зачем у вас эта шпага, граф?
— Я не Кастельмелор, — медленно произнес Васконселлос.
— Король! Голову короля! — кричала между тем толпа у дверей.
Быстрее мысли Васконселлос бросился к двери и запер ее.
— Что они говорят?! — с ужасом вскричал Альфонс. — Что это за голоса?.. И ты — не Кастельмелор?
— Я Симон Васконселлос, ваше величество, которого вы изгнали без всякого повода, мать которого вы оскорбили, у которого вы похитили, и, может быть, обесчестили невесту.
— Боже мой! Боже мой! — прошептал бедный ребенок. — Неужели я все это сделал?.. Но значит ты меня убьешь, Васконселлос!
— Голову короля! Голову короля! Кричала с остервенением толпа, наполнившая дворец и начинавшая стучаться в двери спальни.
— Сжальтесь! О! Сжальтесь! — прошептал Альфонс, прячась под одеяло.
