— Возможно ли? — воскликнула она, с восхищением хлопая в ладоши.— Чья это опера? Джиоберто, Пальмарелли или, может быть, ваша, Тичеллини? Но погодите, прежде чем начинать дальнейшие переговоры, я ставлю условием, чтобы сюжет не был трагическим.
— О, трагические оперы давно вышли из моды!
— Слава Богу, что вы разделяете мое мнение, исторические темы также надоели, и мне хотелось бы на этот раз играть какую-нибудь волшебную, аллегорическую роль с веселой музыкой и игривыми словами.
— О, синьора,— восторженно прервал ее Тичеллини,— у меня есть все, что вы желаете! Новая опера называется — «Царица цветов»!
— А! Хорошенькое название!
— Ваша главная роль — это роль маргаритки.
— Прекрасно, прекрасно!
— Позвольте сыграть вам первую каватину.— Тичеллини поспешил к роялю и заиграл. Лучиола слушала внимательно, и одобрительно кивнула, когда Тичеллини закончил.
— Этого довольно,— сказала она, вставая,— назначьте репетиции, я буду петь эту партию.
Со следующего дня начались репетиции новой оперы, премьера которой была назначена на 15-е марта.
Бенедетто, подробно расспросивший Ансельмо о дороге в Боссюэ, пришпорил лошадь, и испуганное животное полетело, как вихрь. Дом священника находился на краю деревни. Лошадь хрипела, покрытая потом и кровью, но Бенедетто безжалостно гнал ее вперед, и, наконец, достигнув первых деревенских построек, замученный скакун упал и забился в предсмертных судорогах.
Бенедетто даже не взглянул на издыхающее животное. Все мысли его были о собственной безопасности.
Он думал, что Ансельмо попался в руки оллиольских жителей, но был совершенно уверен в том, что товарищ не выдаст его. Предпологая, что кучер бросится в погоню, он остро чувствовал опасность преследования. Но выбора не было: он решил добыть миллион и попытаться затем скрыться.
Бенедетто с первого взгляда узнал пасторский дом, помня описание, данное ему матерью. Над низкой стеной палисадника нависали голые ветви оливкового дерева. Взяв в зубы складной нож, Бенедетто, уцепившись за дерево, влез на стену, а оттуда прыгнул на выступ окна.
С минуту он колебался, прежде чем вышибить раму — что если его мать в комнате, и вскрикнет при его неожиданном появлении.
— Ну, закричит, так ей же хуже,— зло подумал он и с силой налег на окно, выдавив деревянный переплет вместе со стеклами:
Вынув маленький потайной фонарь и спички, взятые из узелка Ансельмо, Бенедетто зажег огонь и осмотрелся — комната была пуста.
— Мистраль задержал ее,— прошептал он.— Нужно спешить.
Быстро просунув нож в щелку, Бенедетто легко отогнул тонкую деревянную дверцу, и через минуту маленькая дубовая шкатулка была уже в его руках. Поставив шкатулку на стол, он попытался ножом приподнять крышку, но замок не поддался, как ни ломал его Бенедетто. В это время он услышал бешеный галоп лошади на деревенской улице. «Погоня!» — мелькнуло в его голове, и на минуту он совершенно растерялся.
Но тут же сразу собрался: он не хотел погибнуть, но не хотел и потерять миллион. Схватив ящичек в правую руку, он открыл окно, собираясь выскочить, но остановился в нерешительности: ему нужны были обе руки, чтобы достигнуть стены — куда же девать шкатулку?
Он услышал голоса, ржанье лошади,— преследователи остановились как раз под оливковым деревом. Этот путь был отрезан. Он бросился к двери — она была заперта, и он вспомнил, что ключ остался в кармане матери.
Что делать? Живым он не дастся им в руки. Но этот бандит, без колебания убивавший людей, был жалким трусом — он боялся смерти.
Он уже наполовину выломал запор, когда на лестнице послышались тяжелые шаги… Сейчас его поймают — и он погиб!
Взяв шкатулку под левую руку, правой он поднял свернувший нож; в замок вложили ключ, двери отворились — и на пороге появилась женщина…
Но не успела она сделать и шагу, как в воздухе просвистел нож Бенедетто, и горячая кровавая струя обагрила лицо убийцы, вонзившего нож в грудь своей жертвы.
В ту же минуту железная рука стиснула горло Бенедетто и повалила его на пол, а знакомый голос с ужасом произнес:
— Жалкий негодяй! Это была твоя мать, и ты знал это!
Человек, произнесший эти слова с неподдельным отвращением, был каторжник Ансельмо, бывший священник, рясой прикрывавший свои нечистые светские страсти и почти невинный в сравнении с Бенедетто.
Как безумный, он тряс Бенедетто, повторяя одно и тоже:
— Негодяй! Убийца! Чудовище! Это же была твоя мать!
Мадам Данглар хрипела, нож торчал в ее груди по самую рукоятку, но, узнав своего убийцу, она нечеловеческим усилием удерживала крик, чтобы не привлечь преследователей Бенедетто.
— Бенедетто…— угасающим голосом прошептала она,— ты убил меня — не правда ли, ты не знал, что это я? О, прошу тебя,— обратилась она к Ансельмо,-отпусти его! Он должен бежать — скорей!
Ансельмо повиновался. Во время бешеной скачки он узнал от бедной женщины, кто был для нее Бенедетто, и зная о решимости последнего на крайние меры, с замиранием сердца думал об этом выродке человеческом. Он отчаянно погонял лошадь, чтобы поскорее доставить мать Бенедетто в дом священника и спасти ее от опасности, защитив от ножа сына! Мало думая о собственном спасении, он хотел поставить на ноги весь дом, ему и в голову не приходило, что Бенедетто мог опередить их.
— Поклянитесь мне,— продолжала баронесса, собирая последние силы,— что вы отпустите Бенедетто и не будете преследовать его. Поклянитесь — и я умру спокойно!
— Клянусь! — глухо произнес Ансельмо.
— Благодарю! Бенедетто, обними меня и беги!
Как окаменелый, смотрел бандит на умирающую. Только когда Ансельмо ударом кулака толкнул его ко все еще хрипевшей женщине, закричав: «Исполни ее последнее желание, или я убью тебя!» — он наклонился над матерью и приложил свой лоб к ее холодным губам.
— Бенедетто! — едва слышно пролепетали эти губы, потом хрипение оборвалось — она была мертва.
— Миллион у меня,— сказал немного погодя Бенедетто,— пойдем!
Вместо ответа Ансельмо вырвал нож из груди покойницы и, с яростью бросив его в изверга, прошипел:
— Прочь, чудовище, или я нарушу клятву и убью тебя!
Бенедетто не заставил повторять эти слова дважды, схватил шкатулку, лежавшую на полу, и бросился вниз по лестнице.
Прошла неделя со дня ужасного приключения в доме священника в Боссюэ. Вечером, на восьмой день, дул сильный ветер, вздымая горами волны Средиземного моря, среди которых почти исчезал маленький фрегат. Капитан стоял у руля и громко выкрикивал команды, но матросы не слышали его, и когда порывом ветра сломало главную мачту, раздался общий крик ужаса.
