Один только хозяин судна не потерял присутствия духа. Отрубив топором остаток раздробленной мачты, он с гневом обратился к матросам:
— Гром и Дориа! — вскричал он, сверкая глазами.— Вот что случается, когда вы не исполняете моих приказаний! Или уши у вас заткнуты ватой?
— Нет, хозяин,— ответил самый старший из экипажа,— мы не хотим ослушаться вас, но зачем нам исполнять ваши приказы, если мы все равно погибли?…
И как бы в подтверждение его слов громадный вал повалил фрегат на бок, так что сам хозяин едва удержался на ногах.
— Жалкие трусы! — закричал он.— Можно подумать — вы никогда не видели бури! Разве вы не помните, как фрегат едва не разбился близ Мальты, но мы все-таки спаслись тогда…
— Да, хозяин, тогда было совсем другое дело,— вмешался другой матрос.
— Как так? Что это значит? Говори или…
— Тогда у нас на фрегате не было «клейменого»,— решительно ответил матрос.
— Какого «клейменого»? Вы с ума сошли?
— Нет, патрон, но с тех пор, как он здесь, буря не затихает ни на минуту, и ни Бог, ни черт не спасут нас! Да вот, посмотрите на него: вон он лежит на палубе. Иисус, Мария и Иосиф! Еще один такой порыв — и мы отправимся кормить акул!
Хозяин невольно посмотрел в указанном направлении: на палубе, растянувшись, лежал человек, лицо которого нельзя было рассмотреть. Руки его сжимали какой-то предмет, завернутый в кусок оборванного паруса. Дрожь пробегала по телу — было видно, что он смертельно напуган.
— Что вы имеете против этого человека? — грубо спросил хозяин.
— Когда он явился на судно, он был залит кровью и…
— Ну, что же дальше?
— И голова его была обрита, как будто он бежал с каторги.
— Боже мой! — вскричал капитан с жестким смехом,— можно подумать, что вы все — святые! Не помнишь ли, Пиетро, какой грешок был за тобой, когда я нанял тебя?
— Я застрелил таможенника — это не преступление!
— Да? Ну а ты, Розарио?
— Ну, хозяин, вы ведь знаете, что такое вендетта,— ответил Розарио с достоинством.
— Вот я и говорю, что вы невинны, как новорожденные младенцы. Постыдитесь!
Но, несмотря на внешнюю уверенность, хозяин внутренне сильно тревожился, и слова матросов казались ему не лишенными основания.
Четыре дня тому назад, когда фрегат стоял на якоре у берега, этот человек, имевший весьма подозрительный вид, попросил капитана доставить его на итальянский берег за три тысячи франков. Геннаро — хозяин контрабандного судна, много досаждавшего таможенному люду,— сразу согласился, прельщенный тремя тысячами франков, заплаченными пассажиром наличными, и решился смотреть сквозь пальцы на некоторые странности незнакомца. Гладко выбритая голова, конечно, выдавала каторжника, но он старательно закутывал голову и лицо огромным капюшоном, на судне держался спокойно и не мешал никому, поэтому скоро капитан забыл о его присутствии.
Матросы же отнеслись к нему иначе. Со свойственным итальянцам суеверием они приписывали незнакомцу все неудачи, случавшиеся в этом рейсе. В первый же вечер внезапно набежавший шторм оторвал фок-парус, а на другой день отломилась часть руля, потом буря разыгралась не на шутку и, наконец, достигла такой силы, что даже сам Геннаро, старый, морской волк, не мог припомнить ничего подобного.
К хозяину подошел рулевой.
— Ну, Мелло,— спросил его хозяин,— ты тоже считаешь фрегат погибшим, потому что мы приняли клейменого?
— Да,— коротко ответил Мелло,— мы погибли, если Бог не сотворит чуда.
В это мгновение послышался страшный треск, и матросы с громкими криками бросились на палубу.
— Смерч идет! Мы тонем! — в ужасе кричали они, ломая руки. — Помоги, хозяин, помоги!
Громадная масса воды обрушилась на палубу, в носовой.части образовалась обширная брешь, и фрегат быстро начал наполняться пенящимися потоками.
— К помпам, люди! — кричал Геннаро.— К помпам!
На этот раз приказание было исполнено беспрекословно: чувство самосохранения взяло верх на суеверием, и скоро помпы работали, не останавливаясь ни на минуту.
Только двое оставались в бездействии.
— Пиетро,— обратился один из них к товарищу,— не хочешь ли наглотаться воды?
— Нет!
— Но как ты думаешь спастись?
— На это есть средство…
Они обменялись многозначительными взглядами, и один из них продолжал шепотом:
— Осторожно: если хозяин догадается, он помешает.
— Конечно, осторожно. Мы идем прямо на Эльбу и, наверное, разобьемся о скалы, если не примем надлежащих мер. Предоставь это мне, и как скоро он очутился в воде…— Тут он выразительно посмотрел на незнакомца, все еще лежавшего неподвижно.
— Друг,— обратился к нему Пиетро,— знаешь ли ты, что мы погибаем?
Бенедетто — разумеется, это был он — обратил на матроса взор, полный ужаса, и спросил:
— Разве спасения нет?
— Есть, только за деньги.
— Так спасите меня. Я заплачу… Сколько вы хотите?
— Хорошо, мы согласны, но слушай: на фрегате всего одна лодка, ступай за нами потихоньку на корму. Мы сядем в лодку, оттолкнемся, а об остальном пусть позаботится Бог!
Бенедетто кивнул и, шатаясь, отправился на корму вслед за матросами.
— Сюда,— крикнул Пиетро.
Бенедетто, ничего не видя в темноте, шел слепо за своими провожатыми, но внезапно почувствовал, как мускулистые руки схватили его, подняли в воздух, а затем он оказался в кипящих волнах — матросы бросили его за борт, чтобы спасти свой корабль!…
Несчастный крепко держал шкатулку с деньгами, завернутую в обрывок парусины, волны бросали его из стороны в сторону — и он потерял сознание. Внезапно он пришел в себя, когда волна, подхватив его и ударив об утес, выбросила на скалистый берег. Темная струя крови полилась из рассеченного лба на бледное лицо убийцы своей матери и, глубоко вздохнув, он снова потерял сознание.
Буря стихла, блестящие звезды сияли на чистом небе и отражались в почти неподвижных волнах, по которым как стрела летела яхта. На носу стоял человек в длинном темном плаще и, скрестив на груди руки, задумчиво смотрел на море. Прикосновение маленькой белой руки заставило его вздрогнуть, но в следующее мгновение он уже крепко целовал эту ручку, устремив взгляд, полный невыразимой любви, на стоявшую возле него молодую женщину.
На ней была одежда жителей Эпира — ее стройную фигуру облегала тонкая, белая, как снег, шелковая ткань, и вышитые на широком поясе цветы мало отличались от настоящих.
— Моя дорогая! — тихо произнес он. Целуя душистые черные волосы молодой женщины.
