Солнце садилось, сумерки тенью крались по степи. Громче стало раздаваться пенье птиц.
— Не знаю, — ответила я. — По-моему, отец прав: будущее с тобой очень ненадежно.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Стало быть, князь Ярослав велел тебе отказать мне? Теперь я понимаю.
— Я этого не сказала.
— Видно, он хочет выдать тебя за какого-нибудь дряхлого конунга, что пускает слюни при виде молоденьких девушек. — В голосе Харальда звучало презрение.
— А ты сам не пускаешь слюни?
— Черт меня побери, если ты не права.
— Или тебя больше прельщает мое приданое?
— Хорошее приданое не помешает, — сказал Харальд. — Только знай, твой отец может подавиться твоим приданым, лишь бы я получил тебя. Да ведь ты не посмеешь перечить отцу, не скажешь ему правду, что хочешь выйти за меня.
— Я не боюсь отца, — ответила я.
— Значит, я могу сказать, что ты дала мне согласие?
Я медлила — будущее путало меня. Но оно было бы таким же, за кого бы я ни вышла.
— Хорошо, скажи.
Он откинул голову и засмеялся от радости.
— Теперь я знаю, что удача будет сопутствовать мне, когда я вернусь в Норвегию, — сказал он.
Отец был рассержен, и это неудивительно.
Он сказал, что я совершила предательство. Но я стояла на своем.
Даже если бы я под нажимом отца и отказала Харальду, он все равно так просто не отступился бы.
Ему понадобилось не много времени на то, чтобы умилостивить моих родителей. Однако с него взяли слово, что он проживет в Киеве по меньшей мере год. И они долго обсуждали приданое и свадебные дары жениха, прежде чем пришли к согласию.
После этого Харальд пожелал немедленно справить свадьбу, но не тут-то было. Родители и слышать не хотели об этом. Уж коли князь Ярослав выдавал дочь замуж, все должно было совершаться как подобает, а не наспех или втихомолку, будто невеста согрешила до свадьбы.
И на этот раз Харальд вынужден был уступить.
Олав снова пришел к Эллисив, и она продолжила рассказ.
Приготовления к свадьбе заняли почти все лето.
Харальда я видела чуть не каждый день. Мы были обручены, и Харальд имел право встречаться со мной. Разумеется, отец отверг норвежский обычай, по которому жених и невеста могут спать в одной постели, и это приводило Харальда в неистовство.
Однако отец был непреклонен. Наши встречи с Харальдом даже не могли проходить с глазу на глаз.
В то лето Предслава немало времени просидела за прялкой чуть поодаль от нас, стараясь не глядеть в нашу сторону. А я близко узнала соратников Харальда — Халльдора и Ульва.
Воинов из дружины моего отца я часто видела в нашем доме, но близко их не знала. Теперь же я услыхала шутки ратников, нередко очень грубые, увидела, что они бывают даже жестоки друг к другу. Впрочем, Харальд не собирался так скоро посвятить меня во все подробности их жизни. Эти трое говорили между собой на странном наречии: смеси греческого, норвежского и славянского; они и не подозревали, что я понимаю их разговоры. И хотя мой книжный греческий не вполне совпадал с тем языком, на котором изъяснялись они, я очень скоро привыкла к их произношению и начала понимать почти все. Поскольку никто из них не поинтересовался, понимаю ли я, о чем они говорят, я не считала нужным признаваться в этом.
Чего только я не узнала в ту пору о жизни и повадках мужчин!
Они то и дело подтрунивали друг над другом — над Харальдом, например, по поводу его любовных похождений: видно, их было немало. Чаще всего говорилось о какой-то Марии, которую он посещал. Не раз ему приходилось скрываться от ее мужа. Однажды он вынужден был выбраться из дома через отхожее место, где в полу была сделана дыра прямо над морем. Харальду явно не нравилось, когда ему напоминали об этом бесславном событии. Но Халльдор и Ульв были неумолимы.
Больше всего меня удивили намеки на его близость с царицей Зоей. По возрасту она ему в матери годилась.
— Придворный племенной жеребец! — бросил ему как-то раз Халльдор.
— Лучше покрывать царицу, чем ходить под нею, — отрезал Харальд.
Я рассмеялась и тем самым выдала себя. Все трое уставились на меня.
— Ты понимаешь, о чем мы говорим? — спросил Харальд, когда пришел в себя от удивления.
— Конечно.
— Ты знаешь греческий?
— Достаточно, чтобы понимать вас. Впрочем, вы говорите не только на греческом.
— Почему же ты так долго молчала? — Харальд даже рассердился.
— Каждый имеет право позабавиться, — ответила я.
Они переглянулись. Потом дружно расхохотались. С того дня они стали считать меня чуть ли не своим товарищем.
— Мне рассказывали один случай про отца и царицу Зою, — сказал Олав. — Интересно, правда ли это.
— Какой случай?
— Отец однажды очень дерзко ответил ей.
— Кажется, я знаю, о чем ты говоришь.
— Тогда расскажи.
Эллисив пожала плечами.
— Пожалуйста. — Но на мгновение она замялась. — Царица Зоя не пропускала ни одного мужчины и отличалась разнузданностью, — начала Эллисив. — Своего первого мужа она убила, чтобы выйти за любовника. Сначала она пыталась постепенно отравить мужа, но он оказался так живуч, что у нее лопнуло терпение, и она приказала умертвить его в бане.
Тот случай, о котором ты говоришь, произошел много времени спустя после приезда Харальда в Царьград. Он был тогда предводителем царской стражи, набранной из варягов. Варяги часто собирались на большом дворе, окруженном стеной. Там они постоянно упражнялись во владении оружием и устраивали состязания. При этом неукоснительно соблюдалось одно правило: запрещалось по-настоящему ранить друг друга.
Однажды Харальд и другие воины стояли, окружив состязавшихся. Мимо проходила царица Зоя со своими служанками. Они тоже остановились посмотреть.
Зоя обратила внимание на высокого белокурого Харальда — его просто нельзя было не заметить.
Зоя подошла к нему.
— Подари мне свой локон, северянин, — попросила она.
Харальду это не понравилось.
— Идет. Локон за локон, я тебе — с головы, ты мне — с другого места, — ответил он.
Зоя ничего не сказала и ушла.
Ты про этот случай слышал?
— Да. И о Марии тоже — только не так, как ты рассказывала. Мария была дочерью брата Зои…
— У Зои не было братьев, — прервала его Эллисив.
— Я говорю, что слышал. Мария была племянницей Зои, и это сам царь чуть не застал Харальда у Марии. Но, к счастью, у нее в комнате в полу имелось отверстие, только никто не говорил, что это было в отхожем месте.
Эллисив рассмеялась.
— Эта история стала известна с легкой руки Халльдора. Он распустил ее нарочно, чтобы посмеяться над Харальдом. К тому времени твой отец уже стал конунгом, и упоминание о его подлинном бесславном бегстве могло стоить рассказчику жизни. Однако Халльдор считал, что конунгу негоже напрочь забывать прежние подвиги. Поэтому он приукрасил историю присутствием царя и царицы и пустил ее среди дружинников. Конунг мрачнел при одном упоминании имени Марии. Но был бессилен: не мог же он открыть, почему именно он так сердится.
