Дама поощрительно улыбнулась:
— И чем вы докажете истинность своих слов, мой паладин?
— Чем хотите, мадам! Я ваш, располагайте мной отныне! — Говоря подобные слова, юноша даже не догадывался, как сильно рискует. Конечно, дама не собиралась требовать, чтобы шевалье, дабы доказать искренность своих чувств, прыгал с башни Лувра в Сену или же спускался в ров со львами за ее перчаткой. Хотя нечто подобное красавице уже приходилось проделывать.
Дама размышляла, что Жанна де Лоррен звучит ничуть не хуже, чем Жанна де Монморанси, ибо красавица не сомневалась, что окрутить мальчишку ей не составит большого труда. Однако после некоторых раздумий дама сочла за благо оставить сладостные мечты. У юнца были влиятельные родственники и красавица не сомневалась, что они дружно воспротивятся браку с разведенной, а второй развод вполне мог закончиться для нее монастырем. И все же мальчишка был так очарователен и дерзок, что дама была не в силах устоять перед нежданно подвернувшимся приключением.
— Тогда идите ко мне, мой паладин, и докажите свои слова делом, — живо приказала красотка, и шевалье Жорж-Мишель, ошалевший от свалившегося на него счастья, поспешил исполнить желание дамы.
Когда через час прекрасная Жанна приказала шевалье удалиться, дабы долгим отсутствием не возбуждать подозрений двора, юный граф готов был безропотно покориться, хотя более всего на свете мечтал остаться в спальне красавицы до утра. Не вызвало у него возражений и требование дамы соблюдать строжайшую тайну, хотя счастье, переполнявшее юношу, было столь велико, что его так и распирало от желания поведать о нем всему свету. Даже упорное желание дамы именовать его Роланом, самым нелюбимым из всех имен шевалье, не вызвало у молодого человека и тени неудовольствия. Он только лепетал что-то галантное о своей Анжелике, не в силах припомнить, что же с этой Анжеликой было не так. Наконец, красавица потребовала, чтобы юноша покаялся в свершенном грехе прелюбодеяния, и шевалье Жорж-Мишель послушно опустился на колени и даже простоял на них полчаса, что доказывало, что он по уши влюблен. В конце концов, напутствуемый бесчисленными наставлениями дамы и осчастливленный ее обещанием прислать за ним назавтра камеристку, молодой человек собрался уходить и споткнулся о корзину с едой.
В голове Жоржа-Мишеля начало проясняться. Нельзя сказать, будто любовь юноши растаяла без следа, однако шевалье, наконец, вспомнил, что привело его в комнату бывшей жены маршала де Монморанси. Когда молодой человек сообщил, что вылезет через окно, лишь бы не подвергать риску разоблачения даму сердца, а затем оседлал подоконник, старательно прилаживая лестницу и не менее старательно пряча от «своей Анжелики» корзину с едой, юноше показалось, будто он стал героем то ли «Амадиса Гальского», то ли «Тиранта Белого», то ли еще какого-то рыцарского романа, во множестве перечитываемых при дворе.
К счастью, лестница оказалась на удивление крепкой, а стена не слишком гладкой, иначе молодому человеку пришлось бы туго. Лишь корзина изрядно осложняла спуск шевалье, так что, завидев заветное окно, Жорж-Мишель с облегчение вздохнул и торопливо постучал по стеклу.
Когда пребывавшие под замком принцы заметили притаившегося по ту сторону окна кузена, они едва удержались от восторженного вопля. Бросились со всех ног к окну, готовы были на руках втащить родственника в комнату, однако юный граф, прежде всего, сунул в руки кузенов корзину и только потом осторожно влез внутрь. Мальчишки попытались было обнять друга, но шевалье Жорж-Мишель нетерпеливо отстранил их прочь, трижды дернул за лестницу и вновь обернулся к родственникам лишь тогда, когда лестница была аккуратно сложена у окна.
— Разбирайте лакомства, — распорядился шевалье, устраиваясь вместе с кузенами у камина.
Гиз и Беарн с таким голодным видом накинулись на еду, что Жорж-Мишель на мгновение испытал угрызения совести из-за того, что слишком задержался в объятиях Жанны. Дофин изящно обгладывал крылышко курицы и жался поближе к огню и родственникам. Судя по всему, мальчишки давно позабыли драку и даже порку и теперь вместе наслаждались обжорством, как еще совсем недавно вместе тосковали без света и общества.
— А матушка даже не пожелала мне спокойной ночи, — с неожиданной грустью пожаловался Генрих де Валуа и завладел правой рукой старшего кузена.
— А мэтр Амио сказал, что если мы не сдадим экзамен, нас не возьмут на прогулку в Бонди, — в свою очередь сообщил Генрих де Бурбон и завладел левой рукой Жоржа-Мишеля.
Молодой человек пожал плечами:
— Нашли из-за чего печалиться!.. Да если ее величество узнает, что я нарушил ее приказ, меня отправят в Венсенн. Или даже в Бастилию, — похвастал Жорж-Мишель.
— Мы тебя спасем! — в один голос пообещали Анжу и Беарн. — Мы тебе побег устроим!
— А зачем? — граф де Лош счел, что еще раз рисковать шеей, спускаясь по веревочной лестнице, он не хочет. Ему и так придется выбираться из комнаты Анжу, а еще, возможно, вылезать из окна дамы сердца. Мысль, что у него, как и у всякого взрослого шевалье, есть постоянная любовница, так окрылила Жоржа-Мишеля, что он гордо сообщил: — И вообще, меня моя любовница утешит.
Глаза мальчишек расширились.
— Только твоя? — удивился маленький Бурбон.
— Помолчи, мал ты еще о любовницах рассуждать, — отмахнулся от малыша Гиз.
— Да нет, я всем рассказал, что вы с ним из-за дамы подрались, — поправил кузена Жорж-Мишель. — Только вы должны хранить все в тайне.
— А что надо хранить в тайне? — не унимался Генрих де Бурбон.
— Ну, точно, маленький, — захихикал Генрих де Валуа. — Не знает, откуда дети берутся.
— Я знаю! — вскочил с пола Беарнец. — Я в деревне видел. Это как у лошадок — все то же самое.
Анжу и Гиз прыснули.
— Кобылки… точно, — хохотал Гиз. — Так им и скажи. Тогда они тебя точно за уши оттаскают.
— А за что им меня за уши таскать? — удивился мальчик. — Я их всех люблю.
— Всех? — удивился Анжу.
— Всех. И принцессу Клод и принцессу Маргариту…
— Подумаешь, девчонка… — пренебрежительно фыркнул Гиз.
— Она хорошенькая! — обиделся за сестру короля Беарнец.
— Это служанки бывают хорошенькими, — наставительно изрек Жорж-Мишель. — А принцессы — красивые.
— Но Анри красивее, — простодушно заметил малыш.
— Я? — довольно спросил Генрих Анжуйский.
— Я? — ревниво переспросил Генрих Лотарингский.
Беарнец озадаченно взглянул на Гиза, на Анжу, и Жорж-Мишель подумал, что зря ел персик — яблоко раздора его родственников все равно не миновало. Но, с другой стороны, должен же он был подкрепить силы!
