— Что я вижу? Это в самом деле вы, Трепор?
— Он самый! А вы, черт побери, Бельфлёр, если не ошибаюсь?
— К вашим услугам, господин барон, — ответил долговязый.
— Рад видеть вас, Бельфлёр! — сказал Трепор, протягивая ему руку. — Пожалуй, вы единственная живая душа на этом пароходе, которую я знаю. Возвращаетесь во Францию?
Бельфлёр уже успел устроиться в шезлонге рядом с ним. Он попросил у Трепора огня, который озарил его продолговатое, узкое лицо с редкими белокурыми усиками и бакенбардами. Худощавая фигура и флегматичный вид делали его похожим скорее на англичанина, нежели на француза.
— Вы не ошиблись, барон! Я отсутствовал более года и так насмотрелся на все достопримечательности Египта, Сирии, Малой Азии, Константинополя и Греции, что пресытился ими, как некогда Итальянским бульваром, нашим клубом и кафе «Риш». Черкешенок я знаю теперь лучше, чем девушек из «Варьете». Кстати, что поделывает Фифина?
— Фифина? Не имею представления, — несколько рассеянно ответил Трепор.
— Ого… с ней покончено? — спросил Бельфлёр. — Ну, разумеется, меня ведь не было больше года! А Батавия?
— Господи ты Боже мой! Ну откуда мне знать? — воскликнул Трепор. — Меня это давно уже не волнует. Не трудитесь напрасно, Бельфлёр, обо всем этом я не имею ни малейшего представления!
— Сколько же времени вас не было в Париже? — спросил собеседник.
— Меня? Ну, приблизительно недели четыре — такова продолжительность моего отпуска, — ответил Трепор.
— Четыре недели! — вскричал Бельфлёр. — И вы уже ничего не знаете? Так вот, мой друг, в отличие от вас мне кое-что известно — например, что вы влюблены!
— В самом деле? Возможно, так оно и есть, — согласился Трепор.
— Я угадал, не правда ли? — допытывался собеседник.
На это Трепор ничего не ответил — он задумчиво смотрел прямо перед собой.
— Возвращаетесь в Париж продолжать прежнюю жизнь, Бельфлёр? — спросил он, помолчав.
— Почему бы и нет… если удастся! — ответил тот. — Что может быть лучше, пока кошелек набит и желания остаются прежними! Из всех скучных мест Париж самый подходящий для этого город!
— Там нам придется видеться редко, — заметил Трепор.
Бельфлёр улыбнулся.
— Вероятно, вам вот-вот подойдет время становиться в строй. Стареете, мой друг. Если память меня не подводит, скоро вам стукнет двадцать один год!
— Немного больше, — уточнил Трепор. — Можете смеяться, но у меня нет охоты растрачивать себя на такую жизнь. Она для меня больше не существует! Давно вы на этом пароходе, Бельфлёр?
— С того момента, как он бросил якорь, — ответил тот. — Что мне было делать в Ливорно, этом скучном городишке, где кругом одни торгаши? Неаполь вообще единственное место в Италии, которое мне по душе. Рим ужасно надоедает, Флоренция и Венеция — не меньше. Как вы думаете, из этой Италии выйдет когда-нибудь что-то путное?
— Не знаю, право, но будем надеяться, — рассеянно ответил Трепор. — Выходит, вы поднялись на борт одним из первых? Тогда вы, наверное, видели, как садилось большинство пассажиров?
— Я видел всех без исключения, с первого до последнего человека! — ответил Бельфлёр.
— Кажется, пребывание на Востоке научило вас сильно преувеличивать, — заметил Трепор. — Если бы вы видели последнего, то давно узнали бы меня, ибо последним по трапу поднялся именно ваш покорный слуга.
— А, так это были вы? В таком случае вы правы. Как раз в это время я отвлекся — отправился с несколькими дамами, которые попросили отпереть им первую каюту, ибо сильно утомились и решили отдохнуть. По всему было видно, что это аристократки.
— Опишите, как они выглядели, — прервал его Трепор, оживившись. — Не было ли среди них красивой, стройной девушки лет девятнадцати-двадцати, с очень тонким лицом, прекрасными темными глазами, черными волосами и удивительно маленькой ножкой?
— Да вы просто пылаете страстью! — воскликнул Бельфлёр. — Наберитесь терпения, мой друг! Прежде всего там был пожилой респектабельный господин. Он, вероятно, сейчас ужинает в салоне — по виду дворецкий или что-то в этом роде.
— Верно, верно, это они! — торжествующе вскричал Трепор.
— Ага, наконец-то мы стали разговорчивее! — заметил Бельфлёр. — Как вы поступите, если я вдруг прерву свой рассказ и признаюсь, что больше ничего не видел? Кроме прислуги там была привлекательная дама средних лет с ястребиным носом, широкими бровями, великолепными зубами…
— Правильно, все сходится! — воскликнул Трепор. — Должно быть, это они! Продолжайте, прошу вас!
— Потом белокурая дама приблизительно лет тридцати, похоже, замужняя…
— Все совпадает! — ликовал Трепор. — А теперь о той, о которой я говорил…
— Я ничего об этом не знаю, — холодно, выговаривая каждое слово, отчеканил Бельфлёр. — Кроме тех, о ком уже рассказал, я заметил лишь какое-то невзрачное тщедушное создание — правда, с темными волосами. Вероятно, это была компаньонка кого-то из дам.
Трепор поднялся с шезлонга и обронил несколько досадливых слов. Он сообразил, что своей чрезмерной горячностью дал Бельфлёру прекрасный повод для шуток.
— А теперь, утолив с помощью моих рассказов потребности души, не услышали ли вы вдруг страстный зов своего желудка? — витиевато спросил Бельфлёр. — Разве природа, которую вы попытались подчинить собственной воле, не берет наконец свое, вызывая у вас чувство сильного голода и непреодолимой жажды?
Трепор рассмеялся.
— В самом деле, вы правы! — воскликнул он. — Вы оказались более тонким знатоком природы, чем я ожидал! Давайте поужинаем вместе. Верите или нет: с девяти утра у меня во рту не было ни крошки!
— Очень может быть! — согласился Бельфлёр. — Я знаю людей, которые уморили себя голодом от несчастной любви, но мне известны и такие, кто был до того счастлив в любви, что в конце концов умер голодной смертью, поскольку у него не осталось больше съестного. Так что давайте ужинать. Там свободный столик, море спокойное. Попросим принести лампу, чтобы мы могли видеть друг друга, и попробуем отыскать в меню что-нибудь подходящее.
И он позвал официанта.
Вскоре оба сидели за накрытым столиком, беседуя, теперь уже спокойнее и обстоятельнее, чем прежде, о своих личных делах. Бельфлёр, сочетавший насмешливый нрав парижанина с настоящей английской флегмой, был на несколько лет старше Трепора и, поскольку его родителей уже не было в живых, сам себе хозяин. Капитан Трепор был сыном французского генерала Максимилиана Морреля, барона де Трепора, и уже успел отличиться во время военных действий в Алжире и Италии; еще ребенком ему удалось побывать вместе с отцом в Крыму, где отец принимал участие в Крымской кампании. Генерал Моррель слыл очень богатым человеком, но Эдмону пришлось испытать все тяготы военной службы, словно простому, не имеющему ни гроша за душой лейтенанту, и этот четырехнедельный отпуск, который он использовал для поездки в Неаполь и Рим, оказался первым, разрешенным сыну строгим отцом.
