Майор посмотрел Бенедикту прямо и лицо, и, как бы ни владел собой солдат со стальным сердцем, на глазах у нею проступили слезы.
— Госпожа фон Белой — моя жена, сударь, — сказал он, — и поверьте, что, где бы вы ее ни встретили отныне, в ее приветствии, обращенном к вам, будет заключаться следующий смысл: «Мой муж глупо искал с вами ссоры, сударь; из любви ко мне вы избавили его от смерти, так будьте же благословенны!» — и она протянет вам руку с такой же благодарностью, с какой я теперь протягиваю вам мою.
Затем, смеясь, он прибавил:
— Извините, что я протягиваю вам левую руку. По вашей вине я не могу дать вам правую.
И на этот раз, хотя рана его вовсе не была опасной, майор Фридрих не оттолкнул хирурга.
Мгновенно рукав рубашки у майора был разорван, и стала видна продольная рана, неглубокая, но страшная на вид: она тянулась от дельтовидной мышцы до предплечья.
Хирург пошел смочить полотенце в ледяной воде ручья у подножия скалы и обернул им руку майора. Затем он соединил края раны пластырем.
Все приходили в ужас от того, чем все могло бы обернуться, если бы тот, кто нанес рану, не отдернул саблю к себе, вместо того, что было так легко, ударить ею со всего размаха.
Хирург подбодрил майора, заверив, что тому ничто не помешает этим же вечером уехать во Франкфурт.
Бенедикт предложил свою карету недавнему противнику, но тот, поблагодарив, решил не спешить с отъездом, поскольку ему было любопытно посмотреть, как развернутся события у других дуэлянтов. Он объяснил причину своей задержки тем, что обязан, дабы не нарушать правил учтивости, подождать г-на Георга Клейста.
Господин Георг Клейст, уже по первой дуэли имевший возможность судить о том, с каким человеком он связался, предпочел бы оказаться за двадцать льё от места дуэли, но он сохранил самообладание и, хотя и сильно побледнел, наблюдая за первой схваткой, а еще больше — когда увидел, как перевязывали рану майора, сказал первым:
— Извините, что я беспокою вас, господа, но теперь моя очередь.
— Подчиняюсь вашим приказаниям, — сказал Бенедикт.
— Вы не одеты так, как это полагается человеку, собирающемуся стреляться на пистолетах, — заметил Бенедикту, осмотрев его костюм, полковник Андерсон.
— Честное слово, — ответил Бенедикт, — меня не заботит, каким оружием я буду драться; меня заботит лишь то, чтобы чувствовать себя непринужденно но время дуэли. Вот и нее.
— Вы можете, по крайней мере, опять надеть спою куртку и застегнуть ее.
— Уф! Слишком жарко!
— Может быть, нам следовало начать с пистолетов. Дуэль на саблях должна была до крайности натрудить нам руку.
— Моя рука — моя рабыня, дорогой полковник, она знает, что обязана меня слушаться, и вы сейчас посмотрите ее в работе.
— Хотите посмотреть на пистолеты, на которых вы будете стреляться?
— Вы их видели?
— Да.
— Что это за система?
— Дуэльные пистолеты, их взяли напрокат с утра у одного оружейника с Большой площади.
— Двуствольные?
— Нет, одноствольные.
— Позовите моего второго секунданта и проследите за тем, как зарядят оружие.
— Иду.
— Главное, чтобы не выскользнули пули.
— Я сам всажу их в ствол.
— Полковник, — сказали два прусских офицера, — хотите руководить заряжанием?
— Я пришел для этого. Но, послушайте, как же такое случилось, — сказал полковник Андерсон, — у господина Георга Клейста теперь будет только один секундант?
— Пусть оба эти господина останутся со стороны господина Клейста,
— сказал майор, — а я перехожу на сторону господина Бенедикта.
И так как его уже перевязали, он пошел и сел на скалу, давшую название поляне.
— Спасибо, сударь, — с улыбкой сказал Бенедикт, — вы знаете, что мы бьемся не на жизнь, а на смерть.
В это время заряжались пистолеты, и полковник Андерсон, как и обещал, собственноручно вогнал пули в стволы пистолетов.
Бенедикт подошел к майору.
— Итак, — сказал ему тот серьезным тоном, — вы что, его убьете?
— Что вы хотите! С пистолетом не шутят, это ведь не сабля или шпага.
— У вас, должно быть, есть какой-нибудь способ увечить людей, когда вы не хотите нанести им смертельную рану или убить их наповал.
— И все же я не могу не попасть в него ради вашего удовольствии. Он ведь пойдет распевать на все лады, что я никудышный стрелок.
— Так! Выходит, я наставляю праведника. Спорю, вы что-то задумали.
— Уж конечно, задумал, но нужно, чтобы он сам поступал благоразумно.
— Что же ему нужно делать?
— Ничего, пусть не двигается, это ведь нетрудно.
— Вот они там закончили.
И в самом деле, секунданты определяли шаги. Отмерив сорок пять шагов, полковник Андерсон отмерил еще с каждой стороны по пятнадцать и в виде барьера, который нельзя было переступать, положил с каждой стороны сабельные ножны, тогда как воткнутые в землю сабли отмечали точки отправления.
— По местам, господа! — крикнули секунданты. Более всех прочих, несомненно, был увлечен всей этой подготовкой Франц Мюллер. Он первый раз видел, как люди играют жизнью, встав один против другого, и все больше восхищался тем, кто делал это легко и весело.
А ведь тот, кто делал это легко и весело, был Бенедикт, его противник, этот ненавистный француз.
Таким образом, Францу Мюллеру пришлось в душе превозносить и ненавидеть одного и того же человека, и притом одновременно.
Но его восхищение достигло полного восторга, когда, после того как г-н Георг Клейст выбрал себе пистолет, полковник принес другой Бенедикту, а тот за беседой с майором даже не взглянул на оружие и, продолжая болтать с раненым г-ном Фридрихом, пошел и занял свое место.
Противники стояли на наибольшем расстоянии друг от друга.
— Господа, — произнес полковник Андерсон, — вы стоите в сорока пяти шагах друг от друга. Каждый из вас может по собственному усмотрению сделать пятнадцать шагов перед тем как выстрелить или же стрелять прямо со своего места. Сигнал даваться не будет. Господин Георг Клейст стреляет первым и когда захочет. Господин Георг Клейст сможет защитить своим уже разряженным пистолетом ту часть тела, которую он пожелает. То же самое я говорю и в адрес господина Бенедикта.
— Начинайте, господа!
Оба противника начали сходиться. Подойдя своим обычным шагом к барьеру, Бенедикт подождал и, вместо того чтобы постараться как можно меньше выставлять себя, подставил себя под огонь, встав перед противником и скрестив руки. Легкий ветерок трепал его полосы и раздувал рубашку, расстегнутую на груди.
Одетый ко нее черное, с непокрытой головой, в наглухо застегнутом рединготе, г-н Клейст шел, шаг за шагом, усилием воли преодолевая свое внутреннее сопротивление. Подойдя к барьеру, он остановился.
