— Аллах — единственная сила. Он меня защитит. Кто эти люди?
— Гя… Немей со своим слугой.
— Неверный? Куда он едет?
— В Эт-Тур.
— Разреши-ка мне здесь поесть фиников; потом я отправлюсь дальше.
— А тебе не хотелось бы остаться на ночь у нас?
— Я должен плыть дальше.
— Но ведь это очень опасно.
— Правоверному нечего бояться. Его жизнь и ее конец отмечены в Книге судеб.
Он сел и вытащил пригоршню фиников.
Вход за перегородку я нашел запертым на задвижку. Мы отошли на край палубы, и я перевесился через фальшборт. Оба собеседника были на приличном удалении от меня, а я очень пристально смотрел на воду, и они могли подумать, что я не понимаю их разговор. Дервиш спросил:
— Это немей? Он богат?
— Нет.
— Откуда ты это знаешь?
— Он дал только шестую часть суммы, затребованной нами. Но у него есть государев паспорт.
— В таком случае, он, безусловно, очень важный человек. Много у него багажа при себе?
— Совсем никакого багажа. Правда, много оружия.
— Он будет носить оружие, чтобы только пощеголять. Ну, вот я и управился с едой. Теперь мне надо отправляться дальше. Поблагодари своего хозяина за то, что он позволил ступить на свой корабль бедному факиру [77]!
Несколько мгновений спустя он уже опять стоял на коленях на своем плоту. Он схватил весло, заработал им в такт, подпевая при этом своим «Ля-Аллах, Аллах-ху!».
Этот человек произвел на меня странное впечатление. Почему он забрался на судно, а не пристал к берегу? Почему он спрашивал, богат ли я, а во все время разговора буквально обшаривал палубу взглядом, остроту которого так и не смог скрыть. Внешне у меня не было ни малейшей причины для опасений, и тем не менее этот человек показался мне подозрительным. Я готов был поклясться, что он не был дервишем.
Когда он уже больше не мог меня видеть невооруженным глазом, я направил на него подзорную трубу. Хотя в тех краях сумерки очень короткие, все-таки еще было достаточно светло, чтобы различить его в окуляре. Он уже не стоял на коленях, как это предписывал бы дервишу взятый им обет, а удобно уселся и, наполовину развернув свой плот, греб к противоположному берегу. Да, что-то было «неладно в датском королевстве».
Халеф стоял возле меня и наблюдал за мной. Он, казалось, занимался тем, что пытался проникнуть в мои мысли.
— Ты еще видишь его, сиди? — спросил он меня.
— Да.
— Он думает, что мы больше не можем наблюдать за ним, и гребет к берегу?
— Это так. Каким образом ты об этом догадался?
— Только Аллах всеведущ, но и у Халефа глаза еще зоркие.
— И что видели эти глаза?
— Что этот человек не дервиш и не факир.
— Да?!
— Да, сиди. Или ты когда-нибудь видел и слышал, чтобы человек из ордена кадирийя говорил и пел причитания воющих дервишей?
— Верно. Однако почему он выдает себя за дервиша?
— Это надо попытаться отгадать, эфенди. Он сказал, что будет грести и ночью. Почему он этого не сделал?
Здесь наш разговор прервал рулевой. Он подошел и спросил:
— Где ты будешь спать, эфенди?
— Я лягу за загородкой.
— Не пойдет.
— Почему?
— Потому что там хранятся деньги.
— Тогда ты принесешь нам ковры, чтобы мы могли в них завернуться. Мы будем спать на палубе.
— Ты получишь ковры, сиди. А что бы ты стал делать, если бы на наше судно напали враги?
— Каких врагов ты имеешь в виду?
— Разбойников.
— А что, здесь есть разбойники?
— Поблизости живут джехеины. Они повсюду известны как самые большие мошенники, и ни одно судно, ни один человек не защищены от них.
— Я думал, что ваш хозяин, верги-баши Мурад Ибрахим, герой, отчаянный человек, что он никого не боится: ни разбойников, ни джехеинов.
— Да, таков он и есть. Однако разве он один может справиться с разбойниками, что мы все сможем предпринять против Абузейфа, Отца Сабли, который опаснее и ужаснее льва в горах или акулы в море?
— Абузейф? Я его не знаю. Я никогда еще о нем не слышал.
— Это потому, что ты чужестранец. Джехеины пригоняют свои стада на выпас на острове Либна и Джебель-Хасан, оставляют с ними очень немного пастухов, а остальные отправляются грабить и воровать. Они нападают на барки и либо забирают все, что там найдут, либо вымогают большой выкуп. А предводительствует этими разбойниками Абузейф.
— И что делает против них правительство?
— Какое?
— Разве вы не находитесь под защитой падишаха?
— Она не распространяется на джехеинов. Это свободные арабы, которым покровительствует великий шериф Мекки.
— Так помогите себе сами! Поймайте разбойников!
— Эфенди, ты говоришь как франк, который не понимает сути дела. Кто может поймать и убить Абузейфа?
— Он всего лишь человек.
— Ему помогает шайтан. Абузейф может сделаться невидимым. Он может летать по воздуху и ходить по морю. Абузейфа не ранит ни сабля, ни нож, ни пуля, а его собственная сабля заколдована. Он проникает сквозь двери и стены. Одним ударом он разъединяет душу и тело у сотни врагов, и даже больше.
— Хотел бы я его увидеть!
— Вай-вай, не желай этого, эфенди! Черт скажет ему, что ты хочешь его видеть, и тогда можешь быть уверен, что он придет. Схожу-ка за коврами для вас, а ты потом ложись спать, но прежде моли своего Бога, чтобы он охранил тебя от всех грозящих тебе опасностей.
— Благодарю за совет, но я молюсь обычно перед сном.
Он принес нам легкие коврики, в которые мы и закутались. Очень скоро мы заснули, потому что очень устали с дороги.
Ночью несколько матросов охраняли на суше спящих товарищей, а на борту — деньги. Утром все собрались на судне. Подняли якорь, подтянули снасти, развернули парус, и самбук направился на юг.
Мы шли под парусами примерно три четверти часа, когда заметили лодку, шедшую перед нами в том же направлении, но на веслах. Когда мы подошли поближе, то увидели в лодке двух мужчин и двух полностью закутанных в покрывала женщин.
Лодка вскоре остановилась, и мужчины дали знак, что намерены переговорить с самбуком. Рулевой приказал опустить парус и тем самым снизил скорость нашего судна. Один из гребцов поднялся в лодке и крикнул:
— Самбук, куда?
— В Эт-Тур.
— Мы тоже туда. Не возьмете ли нас?
— Заплатите?
— Охотно.
— Тогда давайте на борт.
Корабль лег в дрейф, и четыре человека поднялись на борт, а лодку взяли на буксир, после чего самбук продолжил плавание.
Верги-баши отправился в каюту — конечно, для того, чтобы устроить места женщинам. Вскоре они скрылись от взглядов мужчин. Женщины должны были пройти мимо меня. Мне, европейцу, не надо было отворачиваться, и, к своему удивлению, я заметил, что их вовсе не окружает аромат духов. Женщины стран солнечного восхода привыкли так умащивать себя благовониями, что запах чувствуется уже на значительном расстоянии. Впрочем, запах меня поразил — запах, который, словно невидимый шлейф, тянулся за ними, тот самый запах, что знаком каждому на Востоке: наполовину верблюжий, наполовину табачный — неочищенного табака, который привыкли курить многие бедуины. У меня было впечатление, как будто мимо меня прошли два погонщика верблюдов.
