У ног моих в жгучем сиянии солнца искрились воды Арабского залива [68]. Эти воды когда-то, повинуясь голосу Иеговы-Саваофа, образовали две стены, между которыми порабощенный народ страны Гесем нашел путь к свободе, тогда как армия их угнетателей и преследователей обрела ужасную гибель. Это были те самые воды, в которых в более позднюю эпоху чуть не погиб «великий султан» Наполеон Бонапарт.
Желая добраться до Красного моря, я шел из Каира до Суэца необычным путем. Пространство, лежащее между этими городами, уже давно не заслуживает названия «пустыня». Прежде она устрашала как полным отсутствием воды, так и разбойниками-бедуинами, которые занимались своим ремеслом в глухих урочищах. Теперь положение изменилось; это и стало причиной моего уклонения к югу. Скачка по пустошам была для меня много интереснее путешествия по проторенной дороге. Поэтому я и теперь намеревался миновать Суэц, который мог предложить мне только уже виденное мною, уже известное.
Мы поскакали, и вскоре перед нами появились голые высотки Джеком и Даад, а когда справа стал виден высоченный Джебель-Гариб, мы поняли, что Гроб Фараона остался позади. Слева от нас море образовало бухту, в которой стоял на якоре корабль.
Это была одна из тех барок, которые на Красном море называют самбук. Матросы покинули корабль. Они сидели или лежали на мелководье, окунувшись в теплую морскую воду. Несколько в стороне, на мате, сидел в важной позе капитан или владелец судна. Я сразу же увидел, что это был турок. Самбук нес султанскую символику, а команда была одета в турецкую военную форму.
Когда мы приблизились, ни один из моряков не сдвинулся с места. Я подъехал чуть не вплотную к предводителю, поднял правую руку к груди и намеренно приветствовал его не по-турецки, а по-арабски.
— Аллах да сохранит тебя! Ты капитан этого судна?
Он поднял на меня гордый взор, обстоятельно и долго меня разглядывал и наконец ответил:
— Я.
— Куда направляется твой самбук?
— Во все концы.
— Чем ты загружен?
— Разными грузами.
— Не возьмешь ли пассажира?
— Этого я не знаю.
Такой ответ уже не назовешь неразговорчивостью — это была грубость. Я покачал головой и сказал сочувственно:
— Ты, видно, келле [69]. Коран призывает правоверных проявлять сострадание к таким людям. Мне жаль тебя!
Он посмотрел на меня с гневом и изумлением.
— Ты меня жалеешь? Ты называешь меня несчастным?
— Аллах наградил твои уста даром речи, но душа твоя нема. Обратись к Мекке и проси Аллаха, чтобы он возвратил твоей душе язык, иначе она не сможет попасть в рай!
Он презрительно засмеялся и положил руку на пояс, за который были засунуты два внушительных размеров пистолета.
— Молчать лучше, чем болтать. Ты болтун, но верги-баши Myрад Ибрахим предпочитает молчать.
— Верги-баши? Старший сборщик таможенных налогов? Значит, ты очень важный человек, во всяком случае, известный. Несмотря на это, ты должен отвечать мне, когда я тебя спрашиваю.
— Ты намерен угрожать мне? Оказывается, я верно предположил, что ты из племени джехеинов.
Арабы из этого племени известны на Красном море как контрабандисты и разбойники. Сборщик таможенных податей посчитал меня одним из них. В этом была причина его неприязни ко мне.
— А ты боишься бени-джехеин? — спросил я его.
— Myрад Ибрахим еще никогда не боялся!
Какой надменностью засветились при этих словах его глаза! Однако в лице его проявилось нечто заставлявшее сомневаться в его храбрости.
— А если бы я действительно был джехеином?
— Я бы тебя не испугался.
— Конечно. С тобой двенадцать моряков и восемь слуг, а со мной только трое. Но никакой я не джехеин. Я никогда не принадлежал к бени-араб, я приехал из стран заката.
— Из стран заката? Но на тебе же одежда бедуина, и говоришь ты по-арабски!
— Разве это запрещено?
— Нет. Ты франсез или ингли?
— Я принадлежу к немей.
— Немей! — сказал он пренебрежительно. — Так ты бостанджи [70] или безирган [71]?
— Ни тот ни другой. Я — язмакджи [72].
— Писатель? Вай-вай! А я-то принял тебя за храброго бедуина! Что такое писатель? Это не мужчина: он только грызет перья и пьет чернила. У писателя нет ни крови, ни сердца, ни мужества, ни…
— Остановись, — прервал его мой слуга. — Мурад Ибрахим, ты видишь, что у меня в руке?
Халеф спустился с лошади и стоял перед турком с бегемотовой плеткой в руках. Тот нахмурился, но ответил:
— Плетка.
— Чудесно. Меня зовут Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Этот сиди — Кара бен Немей. Он никого не боится. Мы пересекли Сахару и весь Египет, совершили много героических дел. О нас говорят во всех кофейнях и на всех кладбищах мира. И если ты осмелишься сказать еще хотя бы одно слово, которое не понравится моему эфенди, ты отведаешь вот этой плетки, хотя ты и верги-баши, а при тебе состоит множество людей!
Угроза возымела исключительно быстрое действие. Оба бедуина, бывшие до сих пор моими провожатыми, отскочили на несколько шагов — как будто увидели изготовившегося к укусу скорпиона. Матросы и другие спутники турка вскочили и рванулись к оружию, сам же верги-баши поднялся с поразительной легкостью. Он схватился за свой пистолет, но Халеф уже приставил к его груди ствол своего собственного ружья.
— Хватайте его! — приказал верги-баши, в то время как сам он осторожно опускал свой пистолет.
Храбрецы сохранили, правда, угрожающее выражение на своих лицах, но ни один не осмелился дотронуться до Халефа.
— Угрожать плетью верги-баши? Знаешь ли ты, что это означает? — спросил турок.
— Знаю, — ответил Халеф. — Угроза плетью означает, что верги-баши отведает ее, если осмелится и дальше говорить в прежнем тоне. Ты — турок, государев раб, я же — свободный араб!
Я заставил своего верблюда опуститься на колени, сошел на землю и вытащил свой паспорт.
— Мурад Ибрахим, ты видишь, что вас мы боимся меньше, чем вы нас. Ты сделал очень большую ошибку, оскорбив эфенди, который находится под покровительством падишаха!
— Под покровительством падишаха, да благословит его Аллах? Кого ты имеешь в виду?
— Себя.
— Себя. Ты немей, стало быть, гяур…
— Опять ты меня оскорбляешь, — прервал я его.
— Ты — неверный, а о гяурах в Коране сказано: «О вы, которые уверовали! Не берите себе близких друзей, кроме вас самих. Они не преминут вам вредить, они хотели бы того, чтобы вы попали в беду». Как же может неверный быть под покровительством государя, являющегося защитником правоверных?
— Знаю я слова, которые ты говоришь. Они содержатся в третьей суре Корана, в суре Имран. Но раскрой свои глаза и склонись в смирении перед паспортом, данным падишахом. Вот он.
