— Как не знать, конечно, знаю. 6890-й…
— Какой?! — воскликнула Маша.
— …от сотворения мира, — спокойно продолжил старик.
Маше осталось только тяжело вздохнуть.
А старик заботливо свернул свою летопись и, шаркая ногами, понес ее внутрь храма, рассказывая по дороге, что у него хранится полное описание всех московских событий, и что вместе с церковными книгами это бесценное богатство, которое оценят только те, кто будет жить много позже.
«Интересно, — задумалась Маша. — Почему тогда историчка говорила, что почти никаких подлинных документов в Москве не сохранилось…» Маша вышла обратно, на площадь, щурясь от яркого света, и тут ее буквально сшибло с ног.
— Ты жива! Машка! Ты жива!..
Миша орал как одержимый, при этом он сначала стиснул девочку в объятьях, а потом начал трясти ее, как молодую яблоню.
Маше потребовалась пара минут, чтоб сообразить, что происходит.
— Миша? — шепотом спросила она. Голос у нее пропал — видимо, на нервной почве.
— Машка, блин! Ты жива!..
«Заплакать, наверное, нужно от счастья» — пронеслось в голове у Маши, но глаза остались сухими. Из опустевшей головы не выливались даже слезы. Первая осознанная мысль, которая ее посетила, заставила ее подпрыгнуть в Мишиных руках.
— Миша, раз ты нашелся, мы, наверное, можем вернуться домой!
— Да это не я нашелся, это ты нашлась! — заорал Мишка.
— Миша, послушай, — перебила его девочка. — Раз мы вместе, давай попробуем вспомнить историю. Где мы?
— Ты помнишь, когда была Куликовская битва? — спросил Миша.
— Нет, — огорчилась Маша, — тысяча триста какой-то там год… А что?
— А то, — сказал Мишка, — что это было пару лет назад. А теперь Тохтамыш зачем-то приперся к Москве, а князь Дмитрий зачем-то свалил в Кострому… Тут все так запутанно…
— Дмитрий, Дмитрий… Донской, что ли? — спросила Маша.
— Ну наверное, — пожал плечами Мишка.
Маша изо всех сил пыталась вспомнить параграф из учебника истории. Она вспомнила картинку с профилем Донского, вспомнила, что во время того урока Юрка Петровский совсем распоясался и непрерывно хамил учительнице, а она рассказывала о том, что…
— Что-то тогда с Москвой случилось, — сказала Маша. — Донской рыдал на развалинах города. Точно. Юрка очень похоже это изображал.
— А кто же, интересно, ее развалил? — поинтересовался Мишка.
И тут…
Маша и Миша так и не поняли, что произошло. Так и не узнали, что в этот момент открылись ворота города, и полчища разъяренных татар хлынули в город. Они только услышали чудовищный крик сотен людей, потом зазвонил колокол…
И реальность задрожала.
Мишка едва успел подумать: «Ничего… Князей на войне не убивают…» и вцепился в древко подсадочного ножа…
КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. С 1240 по 1377 год ни один из удельных или великих князей Владимирской Руси не погибал на поле битвы. Обычно их пленили для выкупа. Но своего князя Нос сглазил — Остей погиб при разграблении Москвы. Возможно, захватчики были слишком озлоблены неожиданно упорным сопротивлением города, в котором почти не осталось войск… Если верить летописи, князь Остей шел впереди процессии. Возможно, он предчувствовал свою гибель, но надеялся собственной смертью отвратить беду от русских людей. Не вышло. Без предупреждения монголы набросились на безоружных москвичей и стали их рубить саблями. Остей был убит первым, «а потом начали сечь попов, и игуменов, хотя и были они в ризах и с крестами, и черных людей».
— Ничего, ничего, это шок, — бормотала Маша, сидя у стены собора и даже не пытаясь встать. — У меня всегда так, когда опасно, я в тонусе, а как отпустит, так накатывает…
Как только стало понятно, что совершился очередной переход во времени, Маша без сил опустилась на землю и привалилась к храмовой стене. У Мишки сил осталось немногим больше — их хватило только на то, чтобы отшвырнуть подсадочный нож и с остервенением содрать с себя кольчугу и шлем. Мишке хотелось поскорее избавиться от всего, что напоминало о войне, татарах и Остее… Который отправился встречать посольство без Мишки… Выбросив амуницию вслед за оружием в щель между домами, Мишка плюхнулся рядом с Машей.
— Какое небо голубое, — задумчиво произнесла она.
— Ты только с ума не сойди от радости, — привычно огрызнулся Мишка.
— Нет, я теперь точно никогда с ума не сойду, — сказала Маша. — Если до сих пор не сошла, то и дальше… Ай!
В этот раз Городовой практически свалился им на голову. Теперь он был в образе обычного средневекового горожанина.
— О, выбрались! — бодро заявил он. — Ну и хорошо, а то я замотался что-то…
Городовой вытер пот со лба и привалился рядом с ребятами к стене. Маша оцепенела, а Миша немедленно взвился, как будто ему под зад подсунули раскаленные угли.
— Замотался? — заорал он. — Да ты, да вы… Да вообще!
От возмущения Мишка не мог подобрать слов.
— Да нас убить могли уже сто раз, да еще б чуть-чуть, и ты б нас вообще не нашел!..
— Ну не нашел бы, — спокойно сказал Городовой. — Ты не ори, парень, а то я ведь и осерчать могу.
— В смысле? — спросил Мишка, — Что значит «не нашел бы»? Вы за нас отвечаете, и…
— Я за вас не отвечаю, — ответил Городовой. — Я за историю отвечаю. Вас убьют, значит, так тому и быть. Я вообще хотел доброе дело сделать, проведать, как вы тут, но если ты собираешься орать, то я пойду, пожалуй…
— Нет! — очнулась Маша и схватила Городового за руку. — Не уходите, пожалуйста! Мы просто таких ужасов насмотрелись, что Миша не в себе до сих пор…
— Это кто тут не в себе! — возмутился Мишка, но дальше спорить не стал, а отошел чуть в сторонку.
— Да, в интересное времечко вас закинуло в прошлый раз, как специально… — сочувственно проговорил смягчившийся Городовой. — Я все хотел к вам выбраться, да у меня сплошные авралы. Один чудак мир изменить пытается, я за ним уже устал все исправлять. Упорный очень.
— А что, — спросила Маша, — нас таких, путешественников, много?
— Да хватает, — вздохнул Городовой. — Не столько много, сколько очень активные попадаются.
— А все потом возвращаются домой? — осторожно спросила Маша.
— Э-э-э… — замялся Городовой. — Да как тебе сказать… Умные — все.
— Умные в такие истории не попадают, — вздохнула Маша.
Что происходит с «неумными», она побоялась спрашивать.
— А долго нам еще путешествовать? — включился в разговор Мишка.
— Да это уж от вас зависит, — развел руками Городовой, — вся ваша жизнь в вашем распоряжении. Вы можете ее всю здесь прожить, или потом где-нибудь застрять… Ладно, пойду, заболтался я с вами.
