— Обязательно, сеньор! В Мадриде сейчас много немцев, и мы знаем, к какому кофе они привыкли.
Усевшись за стол, Фред почувствовал волчий аппетит, но очень скоро ему пришлось отложить нож и вилку: все закуски и горячие блюда были приправлены очень острыми специями. Только кофе немного охладило пылающий рот.
Ровно в шесть явился Браун.
— Прибыл по вашему приказанию, герр начальник! — снова вытянулся он с подчёркнутой выправкой.
— Не паясничайте, Гарри. Эти ваши «герр начальник» и козыряния меня нисколько не трогают. Могли бы хоть из вежливости извиниться за испорченную ночь!
— Если вы настаиваете… то прошу прощения! Хотя мне кажется, между мужчинами такие тонкости излишни.
— Надо обладать десятью талантами, чтобы они заменили одиннадцатый — вежливость, — говорят французы.
— Пфе, французы! Должно быть, из вежливости они так любезно предоставили нам свою территорию! Что касается меня, то я мужественно переживу отсутствие этого одиннадцатого таланта и слеза печали не затуманит мои глаза. Правил приличного поведения я не изучал.
— А не мешало бы.
— Послушайте, Шульц! Честное слово, меня удивляет ваше отношение ко мне! Мы почти однолетки, оба были офицерами одной армии, посланы выполнять одно задание… Казалось бы, у нас много общего и мы легче чем кто-либо иной можем понять друг друга, а получается так…
— По вашей вине, Гарри!
— Отчасти и по вашей, Фред! Знаете что? Давайте покончим с этим недоразумением так: я искренне признаю, что прошлую ночь вёл себя как свинья, я вы должны признать, что немного погорячились. Согласны?
«Почему он сегодня так приветлив? Опять выпил и расчувствовался? На определённой стадии опьянения с некоторыми это бывает…»
Глаза Гарри действительно подозрительно поблёскивали, лицо чуть раскраснелось, но всё говорило о том, что он не так уж много выпил, а скорее обеспокоен или взволнован.
Понимая, что перемены в поведении Брауна вызваны более значительными причинами, нежели испорченное настроение, Фред уже мягче сказал:
— Мне самому не нравится, как сложились наши взаимоотношения. Поставим на всём предыдущем крест.
— Ну, слава богу!
Браун швырнул шляпу на диван, расстегнул ворот сорочки и, придвинув кресло поближе к Шульцу, сел.
— В доказательство моего искреннего расположения разрешите открыть вам одну тайну…
— Что вы посланы следить за мной?
Гарри расхохотался.
— Вот почему вы так хорохорились! Откуда вы знаете?
— Из опыта, как сказали вы однажды… Я не первый день в разведке. И догадываюсь — это поручение Шлитсена. Давно с ним работаете?
— С осени сорок первого… Тогда он был иным… Или, может, только казался иным…
— Не смею спрашивать, каков он был, — ведь во взаимоотношения двух боевых друзей вмешиваться не положено.
Фред решил не форсировать событий и не проявлять большого интереса к начатому Брауном разговору.
— Да, когда-то мы были друзьями… Было да сплыло… Послушайте, Фред! Только откровенно: вами иногда овладевает разочарование, неверие, как вот мною?
— Всякое бывает…
— Майн готт! Какими мы были в начале войны! Фюрер, фатерланд! Райх! Бессмертие героям! Райская жизнь живым!.. Где все, за что гибли наши лучшие солдаты, за что страдали мы? Куда исчезло? Если вспомнить, кем мы были и кем стали…
Разговор все больше интересовал Фреда, однако он, как и прежде, не подавал вида.
— Вы сегодня в плохом настроении, Гарри!
— Только сегодня? Вот уже почти год…
— Вчера вы перебрали, Гарри, сегодня добавили… Когда человек выпьет, всё, что скрыто в тайниках души, вырывается наружу, так как человек уже не властен над своими чувствами. Это плохо для всех, а для разведчика в особенности.
— Слишком уж все у вас правильно, откровенно говоря. Что же, разведчик, по-вашему, — не человек? Потому и напился, что хочется погасить в себе все человеческие чувства! Я же, как молитву, всякий раз повторял слова фюрера о призвании расы господ, а где очутился? У развалин фатерланда, у могилы собственных мечтаний и надежд. Ибо эфемерными были эти надежды и мечты, вот что я вам скажу! Никто ничего мне не даст, если я сам не вырву свой кусок, сам не позабочусь о том, чтобы стать господином. И плевать мне тогда на всех и вся, на всех шлитсенов и нунке… Да не глядите вы на часы! Говорил же вам — сегодня никто не позвонит… Сколько до семи?
— Через четверть часа можете считать себя свободным.
— Тогда в нашем распоряжении ещё полчаса. Условился встретиться с одной девчонкой в восемь. Жаль, если кто-нибудь перехватит. Милашка этакая, сами понимаете…
— Догадываюсь.
— Идея, Фред! А не махнуть ли нам вместе? Весьма приличный дансинг, а девочки — пальчики оближешь.
— Нет, меня больше соблазняет вот этот словарик. В чужом городе, не зная языка… Кстати, вы не поможете мне написать несколько цидулок и отправить по этим адресам — портье дал мне список антикваров. Хочу разузнать о гобеленах, чтобы напрасно не ходить.
— Успеется! Напишем завтра утром. Раз уже заговорили откровенно…
Гарри ещё долго сетовал на судьбу, так обманувшую его, на собственную глупость, которая привела его в школу «рыцарей благородного духа», где им понукают, как быдлом, где всем заправляют те, кто забрался наверх и сумел о себе своевременно позаботиться.
— Уверяю вас, Фред, мы только пешки, которые они выбросят из игры, как только достигнут своего. А я не хочу быть пешкой! И вы, я вижу, не из тех, кого можно передвигать по доске, — горячо шептал Гарри, придвигая кресло ещё ближе к Фреду. — Когда раньше меня посылали на задание, пусть самое сложное и ответственное, я шёл не колеблясь. Я верил — это ещё одна ступенька вверх. А теперь? Вот Шлитсен предупредил, что в багаже важные документы, возможно даже ценности. А я вдруг подумал: кому мы их повезём? Фюреру? Родине? Или тем бонзам, что, втянув нас в авантюру, первыми сбежали? Нет у нас с вами ни роду, ни племени! Выходит, мы два офицера, а в сущности двое нищих, должны рисковать жизнью, как делали это не раз, в угоду честолюбию и ради кармана тех, кто нас обманул и будет обманывать впредь, если мы не поумнеем. К нам в руки попадёт настоящий клад, ведь документы — тот же клад, а мы его чудно-мило отдадим Шлитсену и Нунке, которые сумеют нагреть на этом руки! Почему вы молчите, Фред?
— Уже четверть восьмого, и вам пора идти, — улыбнулся Шульц, показывая на часы.
Гарри нехотя, словно колеблясь, поднялся с кресла. Он медленно, очень медленно застегнул ворот рубашки, почистил щёткой туфли, поправил перед зеркалом галстук… Фред видел, как напряжённо Браун ждёт ответа или какого-либо замечания.
