Многие сцены той ночи смешались, спутались и стерлись в его сознании. Память стирала их, оберегая рассудок. Но один миг этого боя-убийства стоял перед ним постоянно… Зал во дворце, полуосвещенный заревом пожара, группа людей, сбившихся в кучку — женщины, полуголые рабы, и еще двое, молодой человек с мечом и второй, в богатых доспехах. В руке у второго было копье. Молодой был ранен, но бросился навстречу базилевсу и занес меч. Неоптолем легко отбил удар и ударил сам. Меч вошел в тело, будто в песок. И тотчас копье чиркнуло по его щиту и отлетело, не сумев пробить кованого железа. И снова, уже будто сам собою вскинулся меч Неоптолема… В последнее мгновение он все же увидел, разглядел лицо под выступом шлема, заметил пряди седых волос — но не успел понять. И только когда залитое кровью тело, содрогаясь, рухнуло ему под ноги, вспыхнула мысль: «Старик! Я убил старика!»
Но самое страшное произошло в следующее мгновение — когда умирающий уже мутными глазами посмотрел в лицо убийце, вгляделся и вдруг проговорил едва слышно, но ясно, с каким-то особым выражением, точно ему открылось что-то сокровенное, неведомое живым:
— Бедный мальчик! Ты не доживешь до старости!..
Неоптолем не мог забыть ни этих слов, ни отчаянного холода, который он почувствовал, услыхав их.
И потом какое-то время все было как во мгле — зал, уже полный дыма, тело старика, женщина, которая с потрясающим спокойствием опустилась возле него на колени и, распустив по плечам густые, отливающие золотом волосы, начала его оплакивать.
Уже потом, на другой день, Неоптолем узнал, что это были царь и царица Трои…
Для Андромахи воспоминания о той ночи были еще кошмарнее.
С того момента, как она увидела Гектора, пропавшего под обвалом каменных глыб, которые он сам на себя обрушил, ее разум словно заволокло пеленой. Она потеряла сознание и не почувствовала, как Троил, помешавший ей кинуться из прохода назад, в зал титанов, чтобы умереть рядом с мужем, подхватил ее на руки и понес вместе с плачущим Астианаксом прочь из дворца. Она ничего не чувствовала и тогда, когда юноша упал под чьим-то ударом, и ее схватили другие руки. Но когда стали вырывать ребенка, она очнулась. Закричала, с силой ударила стоявшего над нею воина-ахейца и, вскочив на ноги, побежала. Куда и зачем? Она сама не могла понять… Опомнилась на самом верху Троянской стены, куда взбежала, спасаясь от двоих гнавшихся за нею воинов. Но на стене тоже были ахейцы. Ей преградили дорогу, кто-то рванул из рук кричащего мальчика. В лицо хлестнуло бранью и запахом вина. И ахейский воин, ударив ее ногой в грудь, выхватил Астианакса и поднял над краем стены… Она успела схватить обеими руками волосатую, обвитую ремешками боевой сандалии ногу, выкрикнуть какие-то слова, мольбы… Бесполезно — он не слышал и не понимал, вдребезги пьяный и очумевший от крови. Он разжал руки. Своего крика она уже не слышала — с невероятной силой отчаяния вырвалась из жадных рук двоих воинов, грубо рвавших на ней платье, ударила по лицу третьего и тоже кинулась вниз. Она не думала, что поможет Астианаксу — он должен был разбиться насмерть. Просто в это мгновение, когда она потеряла последнее, чем оставалось жить, этот прыжок был единственным выходом. Падая, она успела позвать, крикнуть: «Гектор! Гектор!»
Ее подхватили необычайно сильные руки — подхватили и опустили на землю. И, глядя вверх, она увидала полумальчишеское лицо над могучими плечами и торсом почти взрослого мужчины и на согнутой левой руке — живого и невредимого Астианакса, которого юный воин подхватил несколькими мгновениями раньше, не дав ему удариться о землю, как не дал и ей.
— Вы что там, рехнулись?! — закричал он, задрав голову кверху. — Вино вам в башку ударило, или что? Женщин и детей швыряете со стены! Мерзавцы!
— Женщина бросилась сама, Неоптолем! — отозвался сверху пьяный голос воина. — Дура, видно… Если можно, кинь нам ее обратно — мы только было хотели с ней повеселиться… Это наша добыча!
Юный воин глянул на лежащую у его ног женщину, растерзанную, в изодранном в клочья платье, с растрепанными волосами и грязным лицом.
— Нет! — ответил он загоготавшим наверху ахейцам. — Это не ваша добыча. Она моя.
И сказал подошедшему к нему огромному воину:
— Пандион, возьми эту женщину и ребенка и доставь на корабль. Я хочу, чтобы они были целы и невредимы.
Корабль Неоптолема, охраняемый лишь несколькими воинами, стоял на берегу возле самой воды — прибой омывал его киль. Этот корабль, восемь других, приплывших к берегам Троады с мирмидонскими воинами и четыре корабля, принадлежавших Ахиллу, а теперь оставшихся Неоптолему, уже нагружали тюками боевой добычи, которую сваливали в беспорядке среди аккуратно составленных и прикрытых парусиной бочек троянской дани, незадолго о того полученной от Приама. Ахилл не успел выговорить себе определенной доли, но часть привезенных богатств ему выделили по приказу Агамемнона, даже не обсуждая этого с ним самим, и с приездом его сына, разумеется, никто не заикнулся о переразделе.
Андромаха ничего этого не знала, и когда Пандион, вскинув ее на плечо, поднялся с нею и с Астианаксом по шатким, вибрирующим доскам и посадил ее среди этих тюков и бочек на какой-то мешок, она только заметила, что мешок этот в одном углу порван, и из него торчит лоскуток дорогой блестящей ткани.
— Ого, Пандион, ты и разжился! — закричал, заглядывая через борт, с другой приставной лестницы, один из воинов охраны. — Вот так птичка! Поделишься? Хотя бы на время плавания?
— Забудь и думать об этом, Лукиан! — резко и строго ответил богатырь. — Эту женщину взял себе Неоптолем и приказал, чтобы никто и пальцем к ней не прикасался. Запомни это и сейчас же скажи остальным. Или мне сказать самому?
Охранник пожал плечами.
— На что ему это? Правда, она с ребенком — будет и забава, и хороший раб…
«Раб? Мой сын?! Сын моего Гектора?!»
Эта мысль будто ожог, резкой болью пронзила сознание и вывела Андромаху из оцепенения. Она прижала к себе дрожащего Астианакса и дико, недоуменно огляделась. Нет, это был не бредовый сон — она с сыном на ахейском корабле, и этот корабль должен увезти их в рабство!
Тут вдруг у нее шевельнулась другая мысль. Она вспомнила, каким именем называли воины ее спасителя — Неоптолем. Так же назвал его сейчас и Пандион. Но ведь это имя сына Ахилла! И юный могучий базилевс был, действительно, похож на него… Неужели он сделает рабом Астианакса, сына ближайшего друга его покойного отца?!
Но память вернула горящую Трою, трупы, трупы, трупы… Доспехи Неоптолема тоже были в крови. Он тоже убивал троянцев. И ведь Ахилл говорил, что вдали от него сын может вырасти ему чужим… Значит, так и случилось! Или нет… Нет! Он же подхватил падающего со стены мальчика и ее, он спас их, даже не зная, что они близки Гектору. Значит, в нем, во всяком случае, есть то, что было в Ахилле: способность к милосердию. Говорить ему или не говорить, кто они такие? Он — это он, но если другие ахейцы узнают, что у них в руках сын Гектора, то…
