— Путаешь! — возразил Миша. — Тебе вспомнились не античные пьесы, а драма Расина «Андромаха». Вот там, действительно, Астианакс остается жив во время штурма Трои и оказывается вместе с матерью у Неоптолема. Опять загадка: почему никто из авторов древности не знал, а драматург XVII века знал? Может, Александр Георгиевич выскажет какие-нибудь предположения?
Однако скользкая дорожка и вымокший в ледяной каше сапожок заставили молодых людей на время позабыть приготовленный заранее вопрос. И когда Каверин, кинув Аннушке на колени плотный плед и заварив своего знаменитого чаю, уселся в кресло и взялся за кипу новой распечатки, Михаил спросил совсем другое:
— Александр Георгиевич, а что, все эти Агамемноны и Менелаи не узнали, кого именно взял в качестве боевой добычи Неоптолем? Помните, в конце первой книги Гектор высказал опасение, что его сына ахейцы могут убить?
Профессор улыбнулся:
— Зришь в корень, Мишенька, зришь в корень! Сейчас об этом и пойдет речь. Мы с вами покинули Андромаху в тот страшный, вероятно, самый страшный в ее жизни вечер, когда корабли ахейцев еще стояли у троянских берегов. А на рассвете…
На рассвете корабли вышли в море. Шторма не было, но ветер не утихал, и тяжело груженые суда, низко осевшие в воду, сильно шатало, опасно креня их борта почти к самой волне.
Перед отплытием на берегу царили шум, крики, брань и пьяные песни, а потому Андромаха не услышала того, что произошло почти у самых сходен корабля, на котором она находилась.
Когда Неоптолем, проверив, все ли корабли готовы к плаванию, и все ли его люди погрузились на них, уже собирался взойти на свое судно, к нему подошли трое базилевсов — Менелай, Аякс Локрийский и Иодамант. От всех троих отчаянно разило вином, а Менелай, к тому же, шел нетвердо, ступая по земле так, будто она качалась, как палуба корабля. Десятка два воинов, сопровождавших царей, тоже были сильно пьяны.
«Как они поплывут-то? — подумал Неоптолем, не понимая, для чего они пришли, и глядя на них в недоумении. — Их же от качки рвать начнет!»
— Отважный Неоптолем, ответь нам на один вопрос! — проговорил Менелай, ответив приветствием на приветствие юного базилевса. — Н… нам сказали, что среди твоей боевой добычи — вдова Гектора и его сын?
— Я сам только недавно узнал это, — ответил Неоптолем. — Да, они у меня на корабле. А что?
— Никто не оспаривает твоего права на пленницу, — сказал маленький Аякс, хмуро глядя себе под ноги и поправляя сдвинувшийся на голове шлем. — Раз ты ее захватил, она твоя и есть! Но мальчишка — другое дело.
— Он тоже мой, — сказал Неоптолем спокойно.
— Само собою, — вновь заговорил Менелай. — Твой. Но это не просто ребенок. Это — сын нашего злейшего врага, того, кто за двенадцать лет убил сотни и сотни наших воинов и героев! Ты это п… понимаешь?
Четко очерченные брови Неоптолема стремительно сдвинулись. У Ахилла, когда он хмурился, брови никогда не сходились вплотную, у его сына в мгновения гнева они становились почти одной линией.
— Воины-мирмидонцы рассказали мне, что мой отец примирился с Гектором, и они очень близко сдружились — проговорил мальчик глухим, напряженным голосом. — Я думаю, они не врут, а раз так, то и я не хочу ненавидеть Гектора, тем более, когда он уже умер. Ведь он убит, так?
— Гектор убит, — резко сказал вождь абантов Иодамант, самый трезвый из всех троих базилевсов. — Он сам похоронил себя под сводами одного из залов дворца и вместе с собою, по крайней мере, пару сотен наших… Но сын его, когда вырастет, станет за него мстить, ему будет наплевать на дружбу Гектора и Ахилла.
— Тем более, что мы все считаем эту дружбу со стороны твоего великого отца, Неоптолем, по крайней мере, странной! — икнув, вытолкнул Менелай.
— Вы считаете, что отец сошел с ума? — с яростью спросил юноша. — Я уже слыхал такие слова, да не расслышал, кто их произнес! Ну, повтори их, Менелай!
— Я такого не говорю и не думаю… — спартанский царь был не настолько пьян, чтобы не заметить угрожающего взгляда Неоптолема. — Я не знаю, отчего он так странно повел себя с Гектором. Его усилия заключить мир были достойны уважения, но напрасны! И троянцы остались нам врагами, и мы уничтожили наших врагов. Да! А сын Гектора никогда не забудет, что ты участвовал в штурме Трои и что ты убил его деда, царя Приама!
Лицо Неоптолема потемнело.
— Чего вы хотите от меня? — проговорил он, опуская голову.
— Мы хотим, чтобы ты вместе с нами принес в жертву этого щенка. Перед плаванием это будет как раз то, что нужно… Боги пошлют нам попутный ветер, и мы благополучно вернемся домой!
Неоптолем резко выпрямился. Его лицо, только что побледневшее при упоминании о гибели Приама, вспыхнуло яркой краской, а глаза загорелись бешенством.
— Вот оно что! — крикнул он, сжимая кулаки. — Вам мало того, что на мне кровь семидесятилетнего старика, и вы хотите, чтобы я еще и трехлетнего младенца зарезал! Напугали, как же — не забудет он, мстить станет! Что там и когда там будет, я не знаю и знать не хочу, вам понятно? Андромаха — моя, и ее сын тоже мой, и я вам ничего не дам с ним сделать!
— Мы могли бы потребовать!.. — скрипнув зубами, выдохнул Менелай. — Все цари поддержат нас!
— Не верю! — голос Неоптолема зазвенел. — Не верю, что поддержит Одиссей, не верю, что поддержит Нестор… Остальных я просто не знаю. Да и не хочу никого спрашивать! — его глаза сверкнули. — Ты сказал «потребовать», так, Менелай? Ну, что же, требуй!
Менелай выругался, длинно и гнусно, примешав к непристойным словам имена двух-трех богов, и дрожащей от винного угара рукой сжал рукоять меча. В ответ Неоптолем тоже взялся за меч и даже наполовину вытащил его из ножен.
— Ну?! — вновь грозно крикнул он.
— Что случилось, мой господин? — прозвучал рядом низкий голос, и могучий Пандион подбежал к своему базилевсу с копьем наперевес. — Что здесь происходит? Звать воинов?
— Стой, Менелай! — воскликнул, опомнившись, Аякс Локрийский. — Рядом мирмидонские корабли, а за сына Ахилла мирмидонцы пойдут в бой, не раздумывая… Да и твой великий брат Агамемнон вряд ли обрадуется схватке между ахейцами в канун отплытия от этих проклятых берегов…
— Менелай, брось! — произнес вслед за локрийцем Иодамант, которого возможность драки с неукротимым и сильным, как бык, Неоптолемом, а также, вероятно, с несколькими десятками его воинов, совершенно отрезвила. — Брось, не затевай драку… Гекторов щенок вырастет еще не завтра, сейчас он безвреден. Идем отсюда!
Они ушли. Неоптолем какое-то время смотрел им вслед, продолжая стискивать потными пальцами рукоять меча. Гнев в его душе перемешивался с досадой: стоило ли так явно выходить из себя? Но можно ли было ответить по-иному на такое требование?
