Обнаружив, что обустройство шлюпа обойдется в восемь тысяч пятьсот франков, Рене передал листок Сюркуфу.
Пока Сюркуф изучал счет, сестры, в особенности Жанна, не сводили с Рене изумленных взглядов, словно не чаяли увидеть его снова. Наконец капитан, возвращая вычисления мэтра Рэмбо молодому человеку, заметил:
— За исключением пятисот франков, цифра справедлива.
— И что же, — спросил Рене, — шлюп будет готов через пятнадцать дней?
— Я прослежу за этим, — ответил г-н Рэмбо.
— Позвольте ваш карандаш, сударь.
Мэтр Рэмбо передал карандаш Рене, и тот написал на обороте счета:
«По предъявлении господину Рондо заплатить господину Рэмбо сумму в четыре тысячи франков и ровно через пятнадцать дней, если шлюп будет готов, еще четыре тысячи пятьсот франков».
Сюркуф попытался вырвать бумагу, но Рене удержал счет и приписал:
«Пятьсот франков будут розданы рабочим как вознаграждение.
Рене,
матрос со «Штандарта».
Сюркуф, Рене и обе сестры вернулись в «Отель иностранцев». Два часа спустя слуга отеля пришел к Рене справиться, примет он барышень де Сент-Эрмин у себя или поднимется к ним.
Рене счел, что приличнее будет подняться ему. Слуга, вернувшись к девушкам, объявил, что Рене сейчас будет. Девушки встретили молодого человека в очевидном замешательстве.
— Сказать придется мне, как старшей, — начала Элен, улыбнувшись.
— Я удивлен торжественностью вступления, мадемуазель.
— Скажите лучше, печалью вступления, сударь: положение двух юных сирот за три тысячи лье от родины, с телом отца, которое необходимо перевезти еще на тысячу или двенадцать сотен лье, не имеет ничего общего с торжеством, вы не находите?
— Вы — сироты, так и есть, — сказал Рене. — Вам предстоит проехать тысячу лье, это тоже верно, но у вас есть преданный и надежный брат, который обещал заботиться о вас и педантично держит слово. Я полагал, мы условились: вы ни о чем более не тревожитесь и оставляете мне хлопоты о вашей безопасности.
— Да, вы поступали так до сегодняшнего дня, сударь, — отвечала Элен. — Но мы не имеем права столь долго злоупотреблять изумительной добротой, которую вы являли до сих пор.
— Я считал, что обладаю привилегией заботиться о вас до самого Рангуна, то есть до тех пор, пока вы не попадете в ваше поместье, и предпринял соответствующие шаги. Но, если вам угодно отвергнуть опекуна, которого выбрал для вас Сюркуф, я готов сложить этот почетный титул. Я был счастлив, считая себя избранным, но прихожу в отчаяние от того, как обманулся.
— О, господин Рене! — вскричала Жанна.
— Безусловно, для нас было удачей, — перебила ее сестра, — находиться под охраной столь доброго, великодушного и отважного человека. Но мы не согласны присвоить вас ради собственной выгоды. Мы просим лишь рекомендовать нам капитана, который следует в Бирму и доставит нас на берег, где мы сможем нанять эскорт, который проводит нас до реки Пегу.
— Если вы действительно предпочитаете такой путь тому, который предлагаю я, мадемуазель, у меня нет права настаивать, как не было и до сих пор. К моему большому сожалению, больше того, к моей глубокой скорби, я вынужден отказаться от плана, который лелеял с того самого дня, как увидел вас, и который два месяца услаждал меня в счастливых мечтах. Поразмыслите — я дождусь вашего решения и подчинюсь ему.
Рене поднялся, взял шапку и поклонился сестрам.
Но Жанна, повинуясь чувствам, не думая, бросилась между ним и дверью.
— Сударь, — произнесла она, — упаси вас Бог считать нас неблагодарными, не оценившими и того, что вы для нас уже сделали, и того, что только намереваетесь сделать, но мы с сестрой… Нас страшит груз обязательств, которыми мы обременяем чужеземца.
— Чужеземца! — повторил Рене. — Вы еще более жестоки, чем ваша сестра, мадемуазель, она хотя бы не отважилась произнести это слово.
Но Жанна продолжала:
— Мой бог! Как трудно молодой девушке, совсем ребенку, за которую все решали отец с матерью, объяснить свои суждения! Пусть сестра негодует, я не допущу, чтобы вы ушли с таким скверным мнением о наших душах.
— Но Жанна, — возразила сестра, — господину Рене прекрасно известно…
— Нет, Элен, нет. Господину Рене ничего не известно, а я прекрасно видела, как он ходил брать отпуск ради нас, и хорошо слышала, как дрогнул его голос, когда он предложил передать опеку над нами другому.
— Жанна! Жанна! — пыталась остановить ее сестра.
— Пусть господин Рене думает все, что хочет, — крикнула в ответ Жанна, — лишь бы не думал о нашей неблагодарности! — и, повернувшись к Рене, добавила: — Нет, сударь, устами моей сестры говорят общественные приличия, моими же — правда. И она такова: сестра полагает, и этот вопрос мы обсуждали уже не раз, что ваше двухмесячное отсутствие на борту повредит вам у Сюркуфа; она считает, что ваши интересы будут ущемлены. Она предпочитает потерять удачу, которую нам принесло ваше присутствие и за которую вам честь и хвала.
— Позвольте сперва ответить на предположения мадемуазель Элен. Сюркуф лично назначил меня вашим опекуном, в то время как в сердце я ощутил братскую привязанность. Именно капитан помог мне приобрести маленький шлюп, который должен доставить вас в Рангун и который, идя под нейтральным флагом, не подвергнет вас опасности, которая угрожала вам на «Штандарте». При вас господин Сюркуф оценил стоимость новшеств, которую я произвожу на шлюпе. Ни на одном корабле, какого бы водоизмещения он ни был, вам не будет так славно и уютно, как на борту «Нью-Йоркского скорохода».
— Но, сударь, — отважилась заметить Элен, — разве можем мы позволить, чтобы ради нашего удобства вы израсходовали на девять или десять тысяч франков больше, чем потратили бы, не стань мы вашими пассажирками.
— Ошибаетесь, мадемуазель, — стоял на своем Рене. — Не вы плывете в Индию, туда плыву я. Повидать остров Франции или остров Объединения не значит увидеть Индию. Я — заядлый охотник. Обещав себе охоту на пантеру, тигра и слона, я держу слово, вот и все. Принимаете или не принимаете вы мое предложение, я все равно отправлюсь в Индию. Берега реки Пегу, как меня уверяли, одна из самых богатых тиграми и пантерами местностей в целом королевстве Бирма. Кроме того, позвольте заметить, мои дорогие сестрички, что по приезде вам необходимо будет выполнить последнюю и скорбную обязанность. До сего дня я разделял с вами этот священный долг, не позволите ли вы мне завершить печальную опеку, которую я принял.
