— Господь милостив, — прошептал полковник с чувством благоговейной надежды.
—Я хочу вернуться к шумной, веселой жизни прежнего времени… повидать друзей… товарищей… ездить верхом… кататься в тюльбюри… посещать балы…
Полковнику казалось, что он грезит.
— Ах, — продолжал Арман меланхолично, — я еще не совсем выздоровел… но все же… со временем… при желании… Знаете, не вернуться ли нам в Шальо… Вы поедете со мной, не так ли? Ваша комната будет на первом этаже, бок о бок с моей. Мы возьмем с собой Катерину.
— Да, да… — шептал полковник в восхищении.
— Право, — прибавил Арман, — я был безрассуден, что не замечал до сих пор, какая прелестная девушка Фульмен, такая благородная и добрая.
— Да, — произнес старик, который жил теперь одним сыном, — эта любит тебя…
— Ну, что ж, и я буду любить ее, — с усилием проговорил Арман.
— Сударь, — доложила прислуга, — я отправляюсь в Шальо… Не прикажете ли передать чего еще Иову, кроме того, чтобы он оседлал лошадь для вас?
— Постой, постой, Катерина; скажи ему, чтобы он прислал мне Роб-Роя с Томом.
Кухарка ушла.
— Я не вернусь к обеду, я обедаю на Бульваре, — сказал Арман, — Но сегодня к вечеру вы приедете, не так ли?
Полковник сделал утвердительный жест рукой.
— Сначала вы заедете за Фульмен.
— Хорошо.
— Не говорите ей ничего или почти ничего, а просто привезите ее в Шальо… мы поразим ее…
Старик не переставал дивиться этой внезапной перемене, этому возвращению к благоразумию, которое проявилось с первыми лучами солнца и с первым дыханием ветерка.
Катерина быстро исполнила поручение. Менее чем через час привели лошадь Армана. Молодой человек с какой-то детской радостью провел рукой по бархатистому крупу Роб-Роя, который приветливо заржал, увидав своего хозяина. Арман с быстротой школьника вскочил на седло. Томило ли его неясное предчувствие, или у него в этот день явилось твердое намерение победить свое горе, — мы не беремся определить этого. Как бы то ни было, но только сын полковника во весь карьер домчался до Елисейских полей, направился по главной аллее, раза два проехался по ней и свернул на бульвары. Он точно соскучился по Парижу, в котором давно уже не был. Когда он проезжал мимо церкви Св. Магдалины, позади него послышались громкий стук колес и звон колокольчиков.
Это мчалась почтовая карета, которая, выехав из предместья Сент-Онорэ, направлялась по улице Рояль, намереваясь выехать на бульвары. Лошадь Армана, испуганная шумом, взвилась на дыбы и, сделав прыжок, повернулась таким образом, что Арман мог бросить внутрь кареты рассеянный взгляд. Вдруг из его груди вырвался крик — крик радости, муки и удивления. Волнение, испытываемое им, было так сильно, что он чуть не выскочил из седла. К счастью, карета проехала, и лошадь успокоилась. Но Арман в ту же минуту натянул поводья, вонзил шпоры в бока лошади и вскачь пустил ее вдогонку за каретой. В дорожном экипаже сидела женщина. Это была Дама в черной перчатке.
Куда она ехала и почему была одна — Арман не задавал себе этих вопросов. Ему хотелось бежать за ней, нагнать, увидеть ее снова… До остального ему не было никакого дела, он забыл весь мир.
Карета ехала быстро. Ее везли четыре сильных лошади нормандской породы, подгоняемые кнутом кучера. Арман успел нагнать ее только у заставы Трон, откуда она направилась по дороге в Страсбург. Но у заставы скопилось такое множество карет, что Роб-Рой снова испугался, и Арман не мог подъехать и заговорить с Дамой в черной перчатке. Но за Венсенским лесом, неподалеку от Ножана-на-Марне, молодой человек неожиданно перегнал карету и, сделав почтальонам знак остановиться, стал поперек дороги.
Почтальоны исполнили приказание, и Дама в черной перчатке выглянула из окна и узнала Армана.
— Опять вы! — произнесла она.
Арман подъехал ближе. Выражение лица его было растерянное, взгляд лихорадочно блестел.
— Да, это я! — ответил он.
— Что же вы хотите от меня? — насмешливо спросила Дама в черной перчатке.
— Я хочу следовать за вами.
— Это невозможно.
— Я последую за вами, — произнес он тоном, в котором слышалась решимость.
— Я уезжаю очень далеко.
И она смотрела на него с улыбкой, которая не раз леденила кровь в жилах капитана Лемблена.
— Я последую за вами хоть на край света, — проговорил он.
— А! Даже против моего желания?
— Арман опустил голову, и она видела, как юноша пошатнулся в седле.
— Хорошо, — вдруг произнесла она, — поезжайте рядом со мною до первой станции, а там, если у вас хватит духу идти на жизнь, которую я только и могу предложить вам…
Она сделалась грустна и серьезна, произнося это.
— В таком случае? — спросил он.
— Вы последуете за мною…
Арман радостно вскрикнул, сделал почтальонам знак рукой, и карета помчалась.
Он скакал около окна кареты. Что же касается Дамы в черной перчатке, то она откинулась в угол кареты, шепча:
«Каждый раз, когда я сталкиваюсь с любовью этого человека, она успокаивает мою ненависть, и я пытаюсь пощадить или устранить его, а неумолимый рок снова ставит его на моем пути. О, я вижу ясно, что должна погубить его. Он также должен умереть… »
И пока несчастный безумец, который, казалось, сам искал своей смерти, скакал по дороге в Виллемобль, молодая женщина развернула письмо, которое она со вниманием перечла несколько раз, тщательно обдумывая его.
Письмо, которое читала Дама в черной перчатке, было следующего содержания:
Баден-Баден, май, 184…
«Сударыня.
Вы можете ехать. Я нанял и отделал по вашему желанию дом, который вы мне указали на улице Лихтенталь.
Он примыкает к тому, который нанял шевалье д'Асти, получивший после смерти дяди графский титул.
Оба сада отделяются друг от друга решеткой. Деревья в саду господина д'Асти еще не вполне распустились, зато в вашем есть уже тень. Деревья в его саду молоды и низки, а ваши достигли полного расцвета.
Ваш дом закрывает широкая аллея, и из его дома в ваш ничего не видно.Напротив, вы до мельчайших подробностей можете рассмотреть его помещение. Я полагаю вы этого-то и желали. Граф — Он теперь действительно граф — прибыл в Баден восемь дней назад с маленькой дочкой лет пяти, гувернанткой и двумя лакеями. Графиня осталась пока в Париже.
Граф сильно изменился: волосы его поседели, он сгорбился и очень печален.
Несколько раз из своей комнаты на третьем этаже я мог в бинокль заметить крупные слезы, которые текли по его лицу.
По вечерам его можно встретить в казино, в «клубе», как говорят в Бадене. Он одиноко прогуливается по большим залам, так же, как каждое утро по своему саду. Изредка он подходит к зеленому столу, который поглотил столько состояний, чести и благородных жизней.
