Эктор покосился на меня с призывом к снисхождению к старческим речам. Я слегка кивнул ему.
— Много ли вторжений в этом году удалось вам отразить? — спросил я, обращаясь не то к Уриенсу, не то к Эктору.
Уриенс посмотрел на Эктора. Кажется, сам он был толком не в курсе.
— Много, но весьма незначительных, — ответил Эктор. — Можно сказать, до нас они еще не добрались.
— С какой частотой? И как-нибудь менялся характер этих пробных атак в зависимости от того, что происходит в других малых королевствах?
— Не знаю, велика ли здесь связь, — снова ответил Эктор. Король Уриенс смотрел в пространство куда-то между нами отсутствующим взглядом. — Разумеется, сперва здесь появилось много небольших отрядов чужаков, затем почти все они двинулись к Эборакуму, где и произошла битва, в которой, паче всех чаяний, Кольгрим потерпел постыдное поражение. После этого, беспорядочные вторжения рассеявшихся частей несколько участились, а затем нас почти совершенно оставили в покое.
— Так как все отряды, скорее всего либо поспешили присоединиться к Бальдульфу, либо разойтись по другим королевствам. А после поражения Бальдульфа?
— Ничего пока не изменилось.
— Действительно, в конце концов это было не совсем поражение, а только отступление. Интересно, всегда ли бывало такое затишье еще до середины лета?
Эктор покачал головой.
— Сдается мне, они слишком сильно расшиблись еще в начале лета, чтобы продолжать в этом году.
Мне показалось, в его голосе прозвучало больше вежливости, чем искренности, впрочем, раз мы оба относились к возможному оптимистичному стечению обстоятельств с осторожностью, говорить тут особенно дальше не о чем.
Я приподнял маленький чеканный стаканчик с приправленным пряностями вином.
— Что ж, я рад, что пока у вас все хорошо. А как ваши внутренние дела? Все так же спокойно?
Король Уриенс внезапно бросил на меня на удивление насмешливый острый взгляд мутно-белесоватых, но от того вовсе не апатичных глаз.
— Если ты хочешь узнать, долго ли я еще буду коптить небо, и кто станет королем после меня, так и скажи. Думаю, что уже недолго. А править после меня, конечно, Эктору.
Эктор недовольно засопел и заерзал в своем резном кресле, явно собираясь сменить тему, но старик с неожиданным проворством поднял руку, при этом вино из стакана в его другой руке плеснуло ему на мантию. Отвлекать его, провоцируя на появление новых пятен на одеянии нам сразу расхотелось.
— Не спорь. Я знаю, что у меня есть еще родня, но не приведи Господи никому из них занять мое место. На случай, если кто-то из них не захочет подчиниться моей воле, а тебе захочется проявить благородство, я хочу, чтобы мою волю еще при моей жизни знал Артур. И не пошли мне, Боже, обмануться в надежде на то, что вы оба меня переживете.
Не вставая, я поклонился старому королю.
— Если я буду жив, я прослежу, чтобы твоя воля была исполнена.
— Тем более что в этом же заключается и твоя воля, не так ли, мальчик? — почти вкрадчиво заметил Уриенс. — Ничего, ты совершенно прав, сильным королевством не может править слабый человек.
— Слабым можно быть по-разному, — сказал я. — Можно быть слабым духом или разумом, и этому человеку незачем править королевством, даже если он молод и силен телом. Ведь именно об этом ты говорил, помянув другую свою родню. Я не знаю такого ни за Эктором, ни за тобой, Регед силен и прекрасен, благодаря вам обоим. Я хочу, чтобы таким он и оставался и процветал в дальнейшем.
— Прекрасно, — кивнул Уриенс. — Поддержи Эктора, когда меня не будет, и он поддержит тебя. Он умеет быть хорошей опорой.
— В этом я не сомневался никогда.
Уриенс слабо улыбнулся.
— Жаль, что ты не мой сын, а Утера. Все же, этому старому упрямому ослу повезло больше, чем мне, хотя мне и довелось пережить его самого. — Он как будто снова ненадолго ушел в себя, но оказалось, что и не думал уходить. — А иногда везет не только старым друзьям, но и старым врагам, — заключил он. — И даже не столь уж старым.
Я насторожился. Эктор тоже посмотрел на него с едва заметными признаками ожидания и нетерпения.
— Да только им это, наверное, бывает и не нужно, — снова с отсутствующим видом пробурчал король Уриенс. Эктор явно в растрепанных чувствах поднял со столика стакан с вином, потом снова отставил и посмотрел на Уриенса чуть ли не свирепо.
— Вы были с Утером друзьями или врагами? — спросил я, чтобы тоже как-то подстегнуть ситуацию.
— Друзьями, конечно, — без паузы ответил Уриенс и снова замолк.
Эктор шумно вздохнул. Уриенс посмотрел на него с хитрецой.
— Разве стоит держать это дальше в тайне? — спросил Эктор. — Все равно никому нет до этого никакого дела.
— Это пока нет, — сказал Уриенс.
— И потом не будет, — проворчал Эктор. — Когда некому, нечего и незачем будет доказывать.
— Если уж вы начали, — вежливо вклинился я, — может, скажете, о чем идет речь?
— О первенце Кольгрима, — неожиданно быстро и без обиняков ответил старик.
Я пожал плечами.
— И что? У Кольгрима есть брат, а наследование по прямой линии у саксов не в чести. Они вообще склонны сами выбирать себе вождей, хотя в любом случае выбирают их из числа своей старой аристократии.
Эктор заговорщицки мне кивнул.
— Вдруг пригодится, — пожал плечами Уриенс. — Никогда не знаешь заранее.
— А что с ним, собственно… — начал было я.
— Это Бедвир, — ясным голосом сказал Эктор.
Я остановился, приподнял брови, и только потом закрыл рот.
— А, вот оно как.
Я вспомнил, как Хорс при встрече уже принял его за кого-то. Или для кого-то все сказанное здесь не такая уж страшная тайна за семью печатями?
— Его жена приняла христианство, — продолжил Уриенс. Естественно, он имел в виду Кольгрима, а не Бедвира. — И бежала от него вместе с сыном, которого окрестила.
— Понятно, а сам Бедвир знает?
Все, конечно, знали, что он сакс, по крайней мере, наполовину, но вот именно насчет Кольгрима…
— Знает, — ответил Эктор, хотя старый Уриенс начал было безмятежно покачивать головой, а потом сам с удивлением посмотрел на Эктора. — Мать сказала ему, около года назад. Хотела, чтобы он сам сделал выбор, теперь, когда стал взрослым.
Хотел бы я знать, а какой у него теперь мог быть выбор?
— Ты не говорил мне, — с беспокойством сказал Уриенс.
Эктор пожал плечами.
— Дело ничем не кончилось. Бедвир не стал винить ее в том, чего она его лишила, хотя он мог бы занимать куда более высокое положение от рождения. Сказал, что на то была воля Божья и, верно, все к лучшему, и больше сам об этом никогда не заговаривал.
