Но это ненадолго.
Встреча лордов проходила в огромном амбаре, внушительном строении, больше многих пиршественных залов.
— Кто владеет этим амбаром? — спросил я стоявшего у одной из высоких дверей стражника с эмблемой Уэссекса и копьём в руке. Несомненно, один из воинов личной стражи Эдуарда.
— Ярл Турферт, — ответил тот, осматривая нас, чтобы убедиться, что ни у кого нет оружия, — а теперь мы владеем им самим.
Стражник не пытался нас остановить. Я говорил с ним на его языке, и хотя мой плащ был бедным и поношенным, на моей шее висела золотая цепь, знак лорда. Кроме того, я немолод, и волосы у меня седые. Так что он признал и мой титул, и моё право присутствовать на встрече, хотя слегка нахмурился, увидев Брайса и Херефрита со связанными руками.
— Воры, — коротко пояснил я, — заслуживающие королевского правосудия.
Я взглянул на Гербрухта.
— Если кто-нибудь из этих гнид заговорит, — сказал я, — можешь откусить ему яйца.
Он оскалил темные зубы.
— С удовольствием, господин, — оскалил темные зубы здоровяк.
Мы пробрались в заднюю часть амбара, и я накинул капюшон потрёпанного плаща, скрыв лицо. После яркого дневного света внутри амбара, оказалось сумрачно, свет проникал туда только через два больших дверных проёма. Внутри собралось не меньше ста пятидесяти человек. Мы остановились позади этой толпы, глядя на грубо сколоченный помост в дальнем конце амбара. Высоко на стене над помостом висели четыре флага — дракон Уэссекса, гусь Этельфлед, белое знамя с красным крестом и флаг Сигтрюгра с красным топором, гораздо меньшего размера, по сравнению с остальными.
На помосте под знамёнами стояли шесть кресел, задрапированных тканью для пущей важности. Сигтрюгр сидел слева, в самом дальнем, выглядел растерянным и мрачным. Ещё один норвежец — я решил, что он норвежец из-за его длинных волос и татуировок на щеках — сидел дальше всех справа, должно быть, это ярл Турферт, безропотно сдавший свои земли западным саксам. Он беспокойно ёрзал в кресле.
Король Эдуард Уэссекский сидел в одном из трёх кресел, возвышающихся над другими благодаря стопке досок. Его лицо заострилось, и, к своему удивлению, я увидел седину на его висках. Слева от него, в кресле чуть пониже, разместилась его сестра Этельфлед. Меня поразил её вид — лицо, когда-то такое красивое, осунулось, кожа бледна как пергамент, губы сжаты, словно она пытается справиться с болью, взгляд понурый, как и у Сигтрюгра.
Третье из приподнятых кресел, по правую руку от Эдуарда, занимал неприятного вида мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, с лунообразным лицом и злыми глазами, в золотом обруче на всклокоченных каштановых волосах. Он развалился в кресле, с презрением глядя на толпу перед собой. Я никогда прежде его не видел, но понял, что это Эльфверд, сын Эдуарда и внук олдермена Этельхельма.
Этельхельм, важный, обманчиво-добродушный, сидел рядом с мальчиком, лицо его сейчас казалось суровым. Он крепко сжимал рукой подлокотник и чуть наклонился вперёд, внимательно слушая речь епископа Вульфхеда. Речь больше походила на проповедь, словам епископа горячо внимал ряд священников и кучка воинов в кольчугах, стоявших на помосте, за шестью тронами. Из сидящих в креслах одобрял речь только Этельхельм. Он постукивал рукой по подлокотнику и кивал, хотя и с грустным видом, словно его огорчали эти слова.
На самом же деле он не мог не радоваться.
— Всякое разделившееся царство падет! — вопил епископ. — Это слова Христа! Кто здесь усомнился, что земли на севере — земли саксов! Завоёванные ценой саксонской крови!
— Думаю, он вещает уже не меньше часа, — проворчал Эадрик, — может, и дольше.
— Это он только начал, — сказал я.
Человек, стоявший впереди, шикнул на меня, но я огрызнулся в ответ, и он быстро отвернулся.
Я помнил Вульфхеда, моего старого врага. Он считался епископом Херефорда, но предпочитал проводить время там, где по делам мог оказаться король Уэссекса — потому, что хоть Вульфхед и вещал о силах небесных, желал он только земного могущества. Он хотел земли, денег и власти, и значительно в этом преуспел, направив весь свой утончённый и не знающий жалости ум на удовлетворение собственного честолюбия. Выглядел он весьма впечатляюще — высокий, суровый, с крючковатым носом и глубоко посаженными чёрными глазами под широкими седыми бровями. Он казался грозным, но имел одну слабость — пристрастие к шлюхам. Я не мог осуждать его за это, ибо и сам любил шлюх, но в отличие от меня Вульфхед притворялся безупречным и безгрешным.
Епископ остановился, чтобы отхлебнуть вина или эля, и шестеро в креслах зашевелились, разминая затекшие конечности. Эдуард что-то шептал на ухо сестре, та устало кивала, а её племянник Эльфверд зевал. Когда епископ продолжил речь, мальчишка вздрогнул.
— Не сомневаюсь, — вещал священник, — что леди Этельфлед заключила мир с королем Сигтрюгром лишь из христианских побуждений, милосердных побуждений, горячо надеясь, что свет Христа озарит темную языческую душу и приведет ее к благодати Спасителя нашего!
— Да, да, именно так, — вставил Этельхельм.
— Вот скользкая сволочь, — буркнул я.
— Но откуда ей было знать, — вопросил епископ, — как кто-либо вообще мог знать, какое вероломство таится в душе лорда Утреда? Какую ненависть питает он к нам, детям божьим! — Епископ сделал паузу, потом, казалось, горестно всхлипнул. — Брунульф, — выкрикнул он, — этот великий воин Христов, мёртв!
Священник позади него зарыдал, а Этельхельм покачал головой.
— Отец Херефрит! — ещё громче вскричал епископ. — Этот мученик Божий мёртв!
Может, стражник и решил, что разоружил нас, но я припрятал нож, и теперь вытащил его и им ткнул Херефрита в зад через одежду.
— Одно слово, — прошептал я, — только одно, и ты - покойник
Он испуганно вздрогнул.
— Наши верные люди, — в голосе епископа всё ещё слышались рыдания, — убиты язычником! Жестоко, зверски убиты! И теперь пора! — Он заговорил громче. — Давно пора нам покарать этого язычника, изгнать его с нашей земли!
— Аминь, — кивнул Этельхельм, — аминь.
— Хвала Господу, — воззвал один из священников.
— Слушайте! — выкрикнул епископ. — Услышьте слова пророка Иезекииля!
— На кой нам это? — пробурчал Финан.
— Я сделаю их одним народом! — громогласно вещал епископ. — И один царь будет царем у всех их, и не будут более двумя народами, и уже не будут вперед разделяться на два царства! Вы слышали? Бог обещал объединить нас в один народ, с одним королём! — Он обратил свирепый взгляд на Сигтрюгра. — Ты, король, — прорычал он, умудрившись придать последнему слову презрительный тон, — ты сегодня нас покинешь. Завтра истекает срок перемирия, и завтра войска короля Эдуарда двинутся на север! На север пойдёт войско Бога! Войско нашей веры! Пойдёт, чтобы отомстить за смерть Брунульфа и отца Херефрита! Армия самого воскресшего Христа, во главе с нашим королём и лордом Этельхельмом!
