Фабий виновато развел руками.
— Но ты же помнишь, что получилось, когда мы с Сатурнином...
— Помню, — досадливо крякнул цезарь и вновь обратился к Сабину. — Значит, так, трибун. О нашем здесь разговоре никто не должен знать. Даже Германик. До поры, до времени. Понятно?
— Понятно, — ответил Сабин с облегчением. — Я и не собираюсь выступать с речью на Форуме...
— Не надо сейчас шутить, — резко прервал его цезарь. — Нашел время.
Сабин пожал плечами и замолчал.
— Фабий, — сказал цезарь, поворачиваясь к сенатору. — Распорядись, чтобы с завтрашнего дня была произведена смена стражи на острове Планация. Те люди уже, наверное, очень устали — еще бы, столько лет жить в такой глуши. Пусть пришлют новый отряд. Желательно — не римлян и не италийцев.
— Понятно, — кивнул Максим.
— Еще одно, — цезарь поманил Фабия пальцем и тот послушно приблизил ухо к его губам.
Несколько секунд Август что-то шептал, а сенатор кивал и переминался с ноги на ногу.
— Действуй, — сказал наконец принцепс. — А преторианцы пусть возвращаются в лагерь.
— Как? — удивился Фабий, — Ты останешься без охраны?
— Ну почему же? — Цезарь в первый раз за весь разговор улыбнулся. — Меня будет охранять вот этот трибун.
Он указал на Сабина.
— Судя по всему, он храбрый и честный человек. Лучшего трудно и пожелать.
Сабин почувствовал себя так, словно глотнул божественной амброзии. Слава тебе, Меркурий! Ты не подвел! Кажется, теперь все пойдет хорошо.
Фабий скептически оглядел трибуна, который попытался принять самый свой бравый вид, с сомнением покачал головой и вышел, хлопнув дверью каюты.
Август перевел взгляд на Сабина.
— Ну, — сказал он медленно, — молись, трибун. Коли ты сказал мне неправду, то лучше тебе сразу позаботиться о плате Харону, который повезет тебя через Стикс.
Сабин разом выпустил весь воздух, скопившийся в груди, и тоже криво улыбнулся.
— Плата найдется, — сказал он. — Но, наверное, Харону придется еще подождать.
Он вспомнил, что такие же слова говорил ему Кассий Херея, когда лежал раненый в гостинице Квинта Аррунция.
«Ну, трибун, — мысленно сказал Сабин, — остается только уповать на тебя. Если ты меня обманул, нам обоим не поздоровится».
Август поднялся со скамьи.
— Ладно, — сказал он, взмахивая рукой. — Иди и скажи своему слуге, пусть подождет где-нибудь в трактире.
— А я? — удивленно спросил Сабин, снова заподозрив неладное и слегка испугавшись.
— А ты... — цезарь окинул его взглядом и решительно двинулся к двери, на ходу накинув на голову капюшон плаща и запахнув его полы. — А ты поплывешь с нами на Планацию.
«Золотая стрела» снова вышла в море.
Слегка озадаченный Никомед занял свое место на мостике и принял командование.
Когда Сабин изложил ему свое предложение, хитрый грек сразу сообразил, что к чему. Десять ауреев — это, конечно, деньги, но свою пропитанную вином шкуру уроженец Халкедона ценил гораздо дороже, а ведь дело намечалось такое, что вполне подпадало под статью о государственной измене. Тут уж не до шуток.
Никомед принял соломоново решение — если он донесет на трибуна, который хочет встретиться со ссыльным, то наверняка и награду получит, и свои верноподданические чувства продемонстрирует. И никакого риска.
Сойдя на берег, он удалился на безопасное расстояние от корабля, а потом чуть ли не бегом бросился по улицам Пьомбино, разыскивая какого-нибудь представителя власти, чтобы сделать свое важное заявление.
Ему повезло — буквально за первым же углом он наткнулся на отряд преторианцев, сопровождавший двух закутанных в плащи мужчин. Август и Фабий Максим совершали обычную прогулку перед сном.
Взволнованный грек тут же выложил им все о Сабине, подчеркнув, что считает своим долгом... невзирая ни на что... готов верой и правдой служить...
Его выслушали молча, потом один из мужчин в плащах сказал что-то другому на ухо и тот решительно махнул рукой:
— Веди на корабль.
Никомед с радостью бросился показывать дорогу. Цезаря он не узнал, но патрицианские манеры Фабия Максима произвели на него самое благоприятное впечатление.
«Да, это явно кто-то из высших чиновников, — решил грек. — Такой за столь ценную услугу может облагодетельствовать бедного моряка».
Никомед совершенно не опасался теперь гнева Сабина — с целым-то отрядом преторианцев за спиной. А вот сейчас мы тебя...
Вопреки его ожиданиям, однако, трибуна не арестовали, а отвели в каюту. Вскоре оттуда вышел Фабий и увел солдат. Шкипер почувствовал легкое беспокойство. Вскоре патриций вернулся в сопровождении еще одного человека. Тот кутался в плащ еще более тщательно, чем цезарь.
Фабий приказал Никомеду готовиться к отплытию.
— Куда? — опешил грек.
— На Планацию, — коротко ответил сенатор.
А когда шкипер изумленно открыл рот, лихорадочно соображая, не свалял ли он, часом, дурака, поспешив с доносом, ткнул ему в лицо пропуск, подписанный цезарем.
Никомед немного успокоился и принялся отдавать команды. Странный народ эти патриции, но тут, по крайней мере, все законно — есть надлежащий документ, а значит, ему ничто не угрожает. Ой, да пусть уже сами разбираются, у бедного шкипера и своих забот хватает.
Окончательно он успокоился, когда Фабий вручил ему несколько золотых монет и пообещал дать еще, если он того заслужит. Так что теперь у Никомеда было только одно желание — оправдать доверие столь высокого лица, что несомненно будет способствовать улучшению финансового положения уроженца Халкедона.
Вот почему «Золотая стрела» быстро развернулась и двинулась в восточном направлении. Шли пока на веслах — ветра не было; но шкипер надеялся, что за Ильвой бог Эол вспомнит о своих обязанностях, и можно будет поставить хотя бы грот. Время — деньги. Он ведь и так выбьется из графика с этими незапланированными поездками. А хозяину это явно не понравится, тем белее, что Никомед отнюдь не собирался делиться с ним полученными от Фабия деньгами.
Цезарь остался в каюте капитана; человек, которого привел Фабий, тоже спустился туда. Сам патриций находился на палубе — вместе с Сабином они стояли у борта. Корникс, умоляя богов надоумить его хозяина не лезть больше во всякие подозрительные дела, расположился на корме, наблюдая за действиями рулевого и время от времени поплевывая в воду.
Было тихо, лишь судно с легким шипением резало волны, ритмично поднимались и опускались весла в руках опытных рабов, негромко скрипели снасти, да иногда раздавался ворчливый голос Никомеда, подгоняющего кого-то из матросов.
