Кто-то хихикнул, но, конечно, не господин Бине. Он был задет за живое, и взгляд маленьких глазок выдавал, что он далеко не так добродушен, как кажется.
– Вы обвиняете меня в плагиате, – вымолвил он наконец, – в краже идей у Мольера?
– Но ведь есть и другая возможность, – невозмутимо ответил Андре-Луи. – Два великих ума могут независимо друг от друга прийти к одному результату.
С минуту господин Бине внимательно изучал молодого человека. У того было любезное и непроницаемое выражение лица, и господин Бине решил загнать его в угол.
– Значит, вы не хотите сказать, что я воровал у Мольера?
– Нет, но я советую вам это сделать, сударь, – последовал странный ответ.
Господин Бине был шокирован.
– Вы советуете мне это сделать! Вы советуете мне, Антуану Бине, в моем возрасте стать вором!
– Он ведет себя возмутительно, – заявила мадемуазель с негодованием.
– Возмутительно, вот именно! Благодарю вас, моя дорогая. А я-то поверил вам на слово, сударь. Вы сидите за моим столом, вам выпала честь войти в состав моей труппы, и после всего вы имеете наглость советовать мне, чтобы я стал вором. Вы советуете мне заняться самым страшным воровством, которое только можно себе представить, – воровством идей! Это несносно, недопустимо! Боюсь, что я глубоко ошибся в вас, – да и вы, по-видимому, не за того меня приняли. Я не такой негодяй, каким вы меня считаете, сударь, и не собираюсь держать в своей труппе человека, который осмеливается предлагать мне стать негодяем. Возмутительно!
Он очень разозлился. Голос его гремел на всю маленькую комнату, а притихшие и испуганные актеры глядели на Андре-Луи – единственного, на кого этот взрыв праведного гнева не произвел ровно никакого впечатления.
– Сударь, отдаете ли вы себе отчет в том, что оскорбляете память великого человека? – спросил Андре-Луи очень спокойно.
– Что? – не понял Бине.
Андре-Луи принялся излагать свои софизмы:
– Вы оскорбляете память Мольера, который является величайшим украшением нашей сцены, а также одним из величайших украшений нашей нации, когда заявляете, что то, что он всегда делал не задумываясь, – низость. Не думаете же вы в самом деле, что Мольер когда-либо давал себе труд быть оригинальным в своих идеях, что истории, которые он рассказывал в своих пьесах, никогда не рассказывались до него. Они были взяты – как вам прекрасно известно, хотя вы, кажется, запамятовали, так что приходится напоминать вам, – у итальянских авторов, а уж откуда те их взяли, одному Богу известно. Мольер взял старые истории и пересказал их по-своему. Именно это я и предлагаю вам сделать. Ваша труппа – труппа импровизаторов, вы сочиняете диалоги по ходу действия, а Мольер никогда даже и не пытался сделать что-нибудь подобное. Вы можете, если вам угодно, обратиться прямо к Боккаччо[88] или Саккетти[89] – хотя, по-моему, это было бы чрезмерной щепетильностью. Однако даже тогда не будет никакой уверенности, что вы добрались до первоисточника.
Итак, Андре-Луи одержал полную победу. Вы видите, какой спорщик в нем погиб. С каким искусством умел он доказать, что черное – это белое. Он произвел сильное впечатление на труппу, особенно на господина Бине, который взял на вооружение неопровержимый довод против тех, кто в дальнейшем вздумал бы обвинять его в плагиате. Господин Бине отступил в полном боевом порядке.
– Итак, вы думаете, – сказал он, заключая бурный спор, – что фабула нашего «Бессердечного отца» могла бы выиграть, если полистать «Господина де Пурсоньяка»? Поразмыслив, я признаю, что между ними, возможно, и есть некоторое поверхностное сходство.
– Да, я совершенно уверен, что это следует сделать – только с умом. Со времен Мольера многое изменилось.
Следствием спора явилось то, что вскоре Бине удалился, прихватив с собой Андре-Луи. Эта парочка засиделась в ту ночь допоздна и была неразлучна все воскресное утро.
После обеда господин Бине прочитал собравшейся труппе новый вариант «Бессердечного отца», которого по совету господина Parvissimus’a он переделал, не пожалев сил. Еще до начала чтения труппа догадывалась, кто настоящий автор, когда же сценарий был дочитан, не оставалось никаких сомнений на этот счет. В пьесе появилась живость, автор умел овладеть вниманием публики. Более того – те, кто знал Мольера, поняли, что сценарий вовсе не приблизился к оригиналу, а еще больше отошел от него. Заглавная роль, взятая из пьесы Мольера, стала второстепенной, к великому неудовольствию Полишинеля, которому она досталась. Однако все другие роли стали значительнее, только у Леандра она осталась без изменений. Двумя главными персонажами стали теперь Скарамуш, ведущий интригу в духе Сбригантини, и Панталоне-отец. Имелась также комическая роль для Родомонта – крикливый забияка, нанятый Полишинелем, чтобы искрошить Леандра на мелкие кусочки. Поскольку Скарамуш вышел на первый план, пьеса получила теперь другое название – «Фигаро-Скарамуш».
Название было изменено не без сопротивления со стороны господина Бине. Но его подавил неумолимый соавтор, который фактически был единственным автором. Наконец-то Андре-Луи смог использовать свою завидную начитанность – правда, без зазрения совести, зато с выгодой для себя.
– Вы должны идти в ногу со временем, господин Бине. Сегодня весь Париж в восторге от Бомарше, а его Фигаро известен всему миру. Давайте-ка воспользуемся его славой, чтобы привлечь публику. Она пойдет смотреть даже пол-Фигаро, но ее не заманишь и дюжиной «Бессердечных отцов». Поэтому мы наденем плащ Фигаро на какой-нибудь персонаж и объявим об этом в нашем названии.
– Но поскольку я глава труппы… – неуверенно начал господин Бине.
– Если вы не в состоянии понять, в чем заключается ваша выгода, вы скоро останетесь главой без туловища. А кому она тогда нужна? Можем ли мы накинуть плащ Фигаро на плечи Панталоне? Вот видите, вы смеетесь над такой нелепой идеей. Подходящий кандидат для плаща Фигаро – Скарамуш: ведь это его брат-близнец.
Тиран Бине, укрощаемый подобным образом, уступил, утешаясь мыслью, что если он вообще что-либо смыслит в театре, то за свои пятнадцать ливров в ближайшее время получит ту же цифру, но в луидорах.
Прием, оказанный труппой «Фигаро-Скарамушу», утвердил его в этом мнении. Один Полишинель, раздосадованный исчезновением половины своей роли, заявил, что сценарий дурацкий.
– Ты назвал мое произведение дурацким, не так ли? – с угрозой в голосе спросил его господин Бине.
– Ваше произведение? – переспросил Полишинель и добавил с издевкой: – Ах, простите, я и не понял, что вы – автор.
– Так заруби это себе на носу сейчас.
