Балтазар протянул свою руку, в которой совершенно исчезла узкая кисть итальянца.
— Давно бы так! — воскликнул последний. — Пусть между нами не существует злобы! Скажи мне, хорошо ли тебе у милорда?
— Не дурно.
— Тем лучше! Я всегда принимал в тебе большое участие. А что, милорд щедр?
— Достаточно.
— Браво! Я в восторге, что ты доволен. Да, а кто у него теперь?
— Монах.
— Монах! — вскричал Макароне. — Они также ходят к англичанину?
— Да.
— И… ты знаешь этого монаха, Балтазар?
— Нет.
— Это удивительно! Ты так же неразговорчив, как и прежде. Ну ладно, довольно, да, нет… это не разговор, приятель. Черт возьми! После семилетней разлуки два приятеля встречаются… Ну, садись-ка сюда, рядом со мной, и поговорим.
Балтазар позволил увлечь себя к креслу и сел с самым равнодушным видом.
— За эти семь лет, — продолжал падуанец, — с тобой должно было случиться-таки порядочно приключений. Расскажи мне про себя.
— Я последовал за доном Симоном в замок Васконселлос, — сказал Балтазар. — Затем я возвратился в Лиссабон.
— Твоя история очень интересна, приятель, и главное не длинна. Итак, ты расстался с доном Симоном?
Балтазар сделал неопределенный жест.
— Я не знаю, жив он или умер, — сказал он.
— В самом деле!
— Когда он потерял свою молодую супругу, донну Инессу Кадаваль, которая умерла три года тому назад, в тот же год, как и вдовствующая графиня Химена, бедняжка чуть не помешался от горя, да и было отчего, потому что донна Инесса была настоящий ангел. Он отправился во Францию, я последовал за ним; но возвратился один.
— Почему?
— Не все ли равно. Я возвратился один.
— Вечно скрытен! — вскричал Макароне. — Но таинственность со мной бесполезна, я угадываю, в чем дело. Дон Симон остался у ног прекрасной Изабеллы Немур Савойской, которая в настоящее время королева Португалии.
— Я никогда не слыхал ничего подобного.
— Рассказывай другим, мой милый! Васконселлос был влюблен в Изабеллу, если он жив, то влюблен в настоящее время в королеву.
Самый внимательный наблюдатель не заметил бы ни малейшего изменения в лице Балтазара, он ограничился тем, что отвечал:
— Дай Бог, чтобы дон Симон был еще жив, сеньор Асканио.
— Аминь! — сказал последний. — Я против этого нисколько не возражаю! Но поговорим о нас, мы живем в такое время, друг Балтазар, когда такой малый, как ты, может очень скоро сделать себе карьеру.
Говоря это, падуанец небрежно поигрывал серебряной бахромой своего шарфа.
— Да, — продолжал он, — теперь я веду жизнь, сообразную с моим благородным происхождением. Я человек придворный, и дорогой граф питает ко мне большую дружбу.
— Какой граф? — спросил Балтазар.
— Великий граф! Брат твоего господина, Луи Суза. В Лиссабоне только один граф, точно так же, как один монарх… Ну, дитя мое, надо следовать моему примеру, тогда не пройдет и года, как ты уже будешь носить шпагу с золотым эфесом и бархатный кафтан, как я.
— А что вы сделали, чтобы приобрести все это?
— Я служил одному, потом другому; очень часто всем вместе. Ты меня не понимаешь? Я объяснюсь. В настоящее время в Лиссабоне все устраивают заговоры: буржуазия, духовенство и дворянство, все доставляют себе это невинное развлечение. Считай по пальцам: есть партия инфанта, младшего брата короля, партия королевы, партия графа, английская партия и, наконец, испанская.
— Это составляет пять партий, — сказал Балтазар, — но вы забыли шестую, сеньор.
— Какую же? — с удивлением спросил падуанец.
— Партию Альфонса Браганского, Португальского короля.
Макароне расхохотался.
— Сейчас видно, что ты возвратился издалека, приятель! Партия короля! По совести сказать, это-таки порядочно забавно, и я развеселю завтра графа, рассказав ему об этом… Я продолжаю: партия королевы многочисленна, она состоит из большей части дворянства, потому что королева хороша, а дворянство безумно.
Партия инфанта очень слаба, но некоторые говорят, что она может соединиться с партией королевы, и тогда с ней надо будет считаться. Партия Кастельмелора состоит из меня и всех его чиновников; это почтенная партия, так как в ее руках распоряжение финансами страны. Английская партия состоит из меня и народа, это очень хорошая партия; лорд Ричард не жалеет гиней. Наконец, испанская партия состоит из меня и королевского патруля. Этой партией не надо пренебрегать, по причине мадридских пистолей, которые очень хороши.
— Итак, — сказал Балтазар, — вы служите трем господам зараз?
— Я согласен, что это мало, — скромно заметил Макароне, — но у королевы и у инфанта нет ни одного дублона в их шкатулках.
— А что если бы мне случайно пришло в голову передать этот разговор милорду?
— Ты только предупредил бы меня, мой друг, — сказал, не смущаясь, Асканио. — Я пришел сюда для того, чтобы продать две другие партии, имеющие честь считать меня своим членом. Поверь мне, что хотя тебе и удалось обмануть меня один раз, но я не советовал бы тебе повторять этого.
— Я и не думаю этого делать, — отвечал Балтазар, — я пошутил.
— Твои шутки очень плохи, приятель, но все равно, ты мне нужен… Согласен ли ты услужить мне?
— Нет.
— А если я заплачу?
— Тогда да… За исключением того случая, если Васконселлос возвратится и потребует моей помощи, и еще если эти услуги ни в чем не будут противоречить моим обязанностям относительно милорда.
— Пожалуй. Что касается Васконселлоса, то я вполне уважаю его, что же касается милорда, то вместо того, чтобы вредить ему, я думаю внести под его кров радость и счастье.
Здесь Асканио покрутил усы, покачался, стоя на месте, и принял сентиментальный вид.
— О ты, счастливец, дышащий с ней одним воздухом, неужели ты не понимаешь меня?
— Нет!
— Оставим холодные политические расчеты! — вскричал, разгорячась, Макароне. — Оставим на время государственные заботы и поговорим о нежном чувстве, составляющем радость бессмертных обитателей Олимпа!
— Понял, — перебил Балтазар. — Вы влюбились в горничную.
— Фи! Влюбился в горничную! Я! Знаменитые Макароне, умершие в Палестине во время крестовых походов, затряслись бы в своих могилах!.. Однако в том, что ты сказал, есть доля правды. Я действительно влюблен… понимаешь ли ты? Влюблен!
— Понимаю.
— Я, неуязвимый Асканио, сердце которого, казалось, покрыто броней, я почувствовал наконец могущество этого бича, который… Одним словом, приятель, — продолжал Макароне, успокаиваясь как по волшебству, — я думаю остепениться.
— Что же, это похвальное желание, сеньор Асканио.
