– Так у нас на Варварке свое подворье есть. Верно, спохватились уже земляки-то мои, волнуются. Я ж еще вечером вернуться должен был. Дядька Терентий – старшой наш, ругаться будет. Стало быть, пора мне идти.
– Ну, подожди немножко. Уж коли волновались всю ночь, так немножко потерпят. А я с тобой Акима пошлю, чтобы дядька не ругался, – расскажет, что барина спасал.
– Акима твоего только за смертью посылать, – развеселился Михайло. – Он вчера чуть в штаны не наделал, когда тебя битого увидел. – Неожиданно парень посерьезнел и спросил прямо в лоб: – Тебя ведь убить хотели, верно?
– С чего ты так решил? Может, тати ночные были?
– Я, как тебя до дома притащил, обратно сбегал – там и бежать-то всего ничего – оружие ихнее собрал. Дубинки да кистени в сугроб кинул, а вот палку твою с дыркой да шпажку сломанную принес. А еще вот там что было. – Михайло вскочил и побежал вниз, в сени. Вернулся одним махом и, положив на стол пистолет с золотой насечкой, сообщил: – Не ходят разбойники ночные с пистолями. Им лишний шум ни к чему.
Василий Никитич не поленился, взял в руки оружие. Ну что тут скажешь? Пистолет дорогой. Еще одно подтверждение тому, что не будут разбойники с дорогими вещами ходить, пропьют… А вот и клеймо. Ба! Французская работа, мастер Ле Вареньи, Руан. Будь пистолет аглицкий, шведский али немецкий, то тут мог быть кто угодно. Теперь же отпали последние сомнения. Конечно, могло оружие попасть в Россию и окольными путями, но только во Франции жил (и долгонько!) один лишь Василий Лукич Долгоруков.
– Пистолет-то разряженный! – обратил он внимание Михайлы, на что тот отмахнулся:
– Так я же его вчера и разрядил. И пыж вытащил, и пулю. А порох в печку кинул. Зачем заряженную пистолю дома держать? Мы ружья свои лишь на промысле заряжаем, а как возвращаемся, старший артельщик всегда проверяет – не забыл ли кто. Всяко может случиться.
– Правильно сделал, – кивнул Татищев. – Раз в год, говорят, даже палка стреляет. Но коли с оружием были, так чего ж не стреляли? Хотя, – сам же и ответил на вопрос, – если ждали долго, мог у них порох на полке вымокнуть. Да и несподручно дворовым людям стрелять. А убить меня хотели за то, что хочу я в Российской империи справедливый порядок установить. Чтобы все по закону было да по справедливости. Чтобы царь совета у людей спрашивал.
– Это правильно, – одобрил Михайло. – Пращур мой, Матвей Дорофеевич, от поморов в Земском соборе заседал, при Михайле Федоровиче. Нужно, чтобы цари с народом советовались. У нас, в Поморье, помещиков нет. Все дела сами решаем, общиной! И старших почитаем. Но и старшие к младшим прислушиваться должны. Царь должен править, яко отец родной, но и сынов своих слушать.
Татищев слегка поморщился. Рассказывать парню из простонародья о тонкостях его проекта ему не хотелось. Да, умный этот Михайло. С таким-то умом он далеко пойдет! Но – всё это будет потом, когда вступит вьюноша на первую ступень Табели о рангах, пройдет по ней хотя бы до коллежского асессора, а покамест он всего лишь сын рыбацкий. Но это покамест. А вот отпускать этого парня от себя никак нельзя. Татищев умел отличать толковых людей от всех прочих. Ежели он не ошибся (а он не ошибся!), то этому парню цены не будет!
– На, держи, – протянул Василий Никитич пистолет помору, – считай, что трофей твой.
– А на что он мне? – пожал парень плечами. – На медведя ходить? Все медведи ржать станут.
– Продашь кому. Он ведь рублей тридцать стоит, не меньше, – штук пять книг можешь купить.
– Ага, – усмехнулся Михайло. – Эдак приношу я его в лавку, а хозяин за караульными – где, мол, сукин кот, пистолет дорогой раздобыл? Не докажешь же, что не украл.
– Тоже верно, – кивнул Татищев. – Ну, тогда, Михайло, я сам его у тебя куплю.
Василий Никитич встал, вытащил из укладки увесистый мешок с рублями и положил перед парнем.
– Пятьдесят рублей тут. Хватит?
Михайло взял мешочек, весивший добрых три фунта[32], усмехнулся.
– Ты же сказал, что пистоль только тридцать стоит. Откуда еще двадцать?
Василий Никитич сел на место и внимательно посмотрел на помора.
– Вишь, какое дело, Михайло, – начал он говорить, осторожно подбирая слова. – Ты мне жизнь вчера спас. Погодь, не вспыхивай, – поднял Татищев ладонь, предупреждая вспышку гнева, – знаю, что ты мне скажешь – мол, не за деньги старался. Но ты и меня пойми. Не могу я так вот, без какого-то отдарка. В ножки бы тебе поклонился, так спина болит, не согнусь. Коли бы мы с тобой на войне были, тут дело иное – сегодня ты меня спас, а завтра я тебя. Рубли бери, не выеживайся. На службу бы тебя взял. Я же советник Берг-коллегии, как-никак, да член Монетной конторы. Нам бы порядок на монетных дворах навести. Читал Посошкова-то, знаешь, что без хороших денег никакая торговля невозможна? Парень ты умный. Мне такие нужны. Пойдешь ко мне? Обещаю – коллежского регистратора тебе хоть завтра присвою, без всяких экзаменов. Своею властью могу тебя личным дворянином сделать. Ну, если выше, тут уж приказ президента Коллегии нужен. В Холмогоры твои или – куда там? – письмо отпишем, так, мол, и так. А учиться… Ну, послужишь лет пять-шесть, отправим тебя куда-нибудь во Францию али в Голландию. А может, еще раньше, тут уж не все от меня зависит. Но – похлопочу перед государыней.
– А как академия? Где мне латынь-то учить? – слабо возразил Михайло.
– Академия… – призадумался Татищев. – Там вроде бы учеба-то лишь до полудня. На казенном коште учиться, с хлеба на квас? А потом до вечера собак гонять? С учителями порешаю, чтобы тебя пораньше отпускали. С утра учиться будешь, а потом со мной работать. А еще… – хитро посмотрел действительный статский советник на вьюношу, – у меня библиотека – одна из наилучших в Москве, целую горницу занимает. Ну, разве что у Брюса, учителя моего, получше. Так Яков Вилимович в отставке сейчас, в сорока верстах живет. Будет оказия – представлю тебя. Будешь сюда приходить, книги читать.
– Яков Вилимович? Тот самый, который календарь написал? – вытаращил парень глаза. – Эх, – вытащил Михайло из-за кушака свою шапку и кинул ее об пол. – Согласен!
Глава шестая
Гвардейцы с большой дороги
Март 1730 г. Где-то на дороге
Зря говорят, что немцы – жуткие экономы. А коли еще проще – то жмоты! Мол, коли родной брат пообедал у сестры, та ему счет выставит – и за то, сколько съел, и за стирку салфеток с мойкой посуды.
