Услышав шаги Джорджа, она обернулась.
— Пойдемте!
Подняв портьеру, она ввела молодого англичанина в будуар, обставленный в стиле маркизы Помпадур. Степы комнаты украшали картины знаменитых живописцев.
В течение минуты царило молчание: Джордж не знал, как начать разговор, о цели которого не догадывался, а принцесса, хотя и привыкшая к подобным ситуациям, чувствовала ужасную неловкость, которую была не в силах преодолеть. Впрочем, она начала первая:
— Сэр Джордж, — сказала Джелла, стараясь не поднимать глаз на своего собеседника, — вы, вероятно, очень удивлены этим свиданием?
— Ничего, сударыня, — поклонившись, ответил молодой человек, — но в то же время я восхищен вашей милостью и оказанной мне честью, на которые не мог и рассчитывать.
— Это любезность, — прошептала Джелла.
— Нет, сударыня, — прервал ее Джордж, — не простая любезность, а искреннее выражение очень естественного чувства.
— Если это действительно так, то тем лучше… Я думаю, вы со всей серьезностью выслушаете то, что мне необходимо вам сказать…
— Я приготовился слушать с любопытством и интересом, в чем, я надеюсь, вы не сомневаетесь.
После этих слов последовало новое молчание. Его, как и в первый раз, прервала Джелла.
— Сэр Джордж, — прошептала она, — существует сердце, которое будет разбито при известии о вашей женитьбе…
Молодой англичанин не мог удержаться от движения, выражавшего сильнейшее удивление. Этот жест был так заметен, что Джелла воскликнула:
— Вы не верите!
— Прежде чем отвечать, позвольте мне задать вам вопрос, сударыня?
— Вопрос? — повторила принцесса. — Какой?
— Должен ли я принять ваши слова за шутку, потому что не хотел бы сделаться в ваших глазах смешным, серьезно защищаясь в том, что составляет для вас лишь игривость ума?
— Никогда в жизни я не была так серьезна. Все мною сказанное — сущая правда! Ваша свадьба разобьет одно сердце!
— В таком случае, мой ответ будет очень прост: кто бы ни была особа, говорившая вам обо мне, она ошиблась, приняв, вероятно, по сходству другую фамилию за мою; я не оставил в Англии ни одной любимой женщины, ни одного нежного воспоминания…
— Почему вы предполагаете, сэр Джордж, что я говорю об Англии?
— Иначе и быть не может: я совсем недавно приехал в эту страну, и никто, кроме лорда Сингльтона и ваших сегодняшних гостей, не подозревает о моем существовании…
— Ошибаетесь! — возразила Джелла, — ошибаетесь, вы слишком скромны. Вас любит женщина этой страны…
Джордж снова поклонился с улыбкой, сделав недоверчивый жест.
Джелла продолжила, заметно волнуясь:
— Будете ли вы продолжать сомневаться, когда я вам скажу, что знаю эту женщину?
— И она сказала вам, что любит меня? — с удивлением спросил молодой англичанин.
— Да, она мне сказала об этом.
В эту минуту Джордж вдруг вспомнил о таинственной незнакомке, отдавшейся ему при странных и удивительных обстоятельствах, уже известных нашему читателю.
Но какие отношения могли существовать между этой индийской развратницей и принцессой Джеллой, светской дамой, так высоко поставленной, нравственность которой, по крайней мере внешне, была безукоризненной. Здесь существовала новая, более сложная и непонятная загадка.
Вероятно, Джелла прочла на выразительном лице Джорджа происходившее у него в душе, потому что, не дав ему времени ответить, продолжала:
— Да, да, вы не ошибаетесь. Для доказательства этого мне нужно только напомнить вам о развалинах храма Шивы и криках совы, повторявшихся три раза в предместье Бенареса…
— Таким образом, — прошептал Джордж с удивлением, — женщина, горячие ласки которой я испытал, но лицо которой скрывалось под маской… эта женщина…
— Любит нас! Но, вероятно, вы презираете ее за то, что она отдалась вам! — прибавила Джелла дрогнувшим голосом.
— Ах, сударыня, вы плохо обо мне думаете, — воскликнул гость принцессы. — По какому праву я буду презирать это очаровательное создание, сделавшее мне честь, отличив меня от других? Она была, вероятно, свободна и, пользуясь своей свободой, обратила на меня внимание! Напротив, чувство, внушенное ею мне, не презрение, а нежная признательность! Из всех женских чувств каприз — самое основательное! Человек, избранный вследствие этого каприза и неблагодарно относящийся к его носителю, похож, по–моему, на бедняка, презирающего миллионера.
По мере того, как наш герой говорил, на лице Джеллы появились проблески радости.
— А! — обрадовалась она, когда Джордж закончил последнюю фразу, — вы сто раз правы, потому что презрение никогда не было заслужено моей подругой. Я сказала вам, что знаю эту женщину, которая любит вас, она ничего не скрывает от меня. Поэтому позвольте раскрыть вам ее сердце. Сейчас вы сказали о капризе и сказали совершенно справедливо! Сначала эта женщина отдалась ему по капризу или скорее по непреодолимому влечению. Увидев вас, она почувствовало к вам расположение, не стараясь даже сопротивляться ему. Не так ли все делается в этом мире? По мере того, как ваша любовница узнала, какой вы на самом деле, оценила ум и искренность чувств, каприз превратился в любовь! Необдуманное увлечение — в сильную, глубокую любовь! Одним словом, сэр Джордж, эта женщина любит вас! Любит всем сердцем, как никого до этого еще не любила!
Известно, что ничто не может быть приятнее для мужчины, как признание в любви. Но наш герой в эту минуту был совершенно противоположного мнения и проклинал себя от чистого сердца. Он не без основания считал свое положение чрезвычайно сложным, проклинал внушенную им страсть неизвестной женщине, страсть, заставляющую его теперь играть чуть ли не комическую роль. Поэтому Джордж решился как можно скорее выйти из этого затруднительного положения. Придав своему лицу грустный вид, он прошептал:
— После всего сказанного вами, сударыня, мне нельзя больше сомневаться, хотя моя скромность страдает от этого! Особа, посредницей которой вы решились быть, преувеличивает мои достоинства, что не может быть объяснено только одной страстью. Считается, что любовь слепа, но это мнение ошибочно. Если бы она была слепой, то не могла бы называться любовью. Итак, мне нужно верить этой нежности, которая вызывает во мне глубокое огорчение.
— Глубокое огорчение! — повторила Джелла едва слышно.
— Увы, сударыня…
— Почему же?
— Потому что я не могу разделить нежности, которой недостоин!
— Что же препятствует этому? — с нетерпением спросила принцесса.
— Самое важное из всех препятствий! Сердце благородного человека не может разделиться на две любви, а я свое уже отдал…
