Да, приятно удивила меня вот какая странность: двор, по которому бродили коровы, оказался безупречно чистым. Весь навоз был собран в две большие кучи, чернеющие поодаль. Коровы, с любопытством потянувшие к нам свои головы, привели в волнение мою лошадь, и она заливисто заголосила.
В ту же минуту в дверях одного из домов показался мужчина лет в сорок, с длинной полуседой бородой. Увидев меня, он почти бегом приблизился и, остановившись шагах в пяти, с нескрываемой радостью воскликнул:
– Милый человек, здравствуй!
– Здоров будь и ты, братец! – ответствовал я.
Приблизился, потягивая за собой лошадь. Спросил:
– Кто ты?
Он, закивав, торопливо заговорил:
– Я Себастьян. Я нанят владельцем имения «Шервуд» на ферму работником, за коровами здесь слежу. У меня тут всё в полном порядке! Пятнадцать телят разного возраста там, в телятнике. Вот там – четыре быка, их выпускаю отдельно, чтобы коровы выгуливались спокойно. Двадцать коров. Но вот уже год, как я здесь один, и припасы давно кончились. Кто увозил молоко – больше не приезжает, и не приезжает вовсе никто, а я всё молоко, чтобы не пропадало, перегоняю в сыр, и целый склад уже этим сыром занял. И питаюсь одним только молоком и сыром, и смотреть на него уже больно. Что, милый человек, нет ли сейчас в Англии какой-то войны? Если так, то, боюсь, деньги за мою работу, моей семье в Бристоль, хозяин имения «Шервуд» не отсылает. А они, жена, племянница и двое детей должны каждый месяц платить за квартиру.
– Покажи, где живёшь, Себастьян, – сказал я, и голос мой дрогнул.
Он торопливо повёл рукой, и мы прошли к дому. Привязав лошадь, я вошёл в пространный коридор, а из него – в чистую, на удивление аккуратно прибранную комнату. Узкая железная кровать, сундук, столик. Белая занавесочка на окне. Белые вязанные половики. Рукомойник. Камин. Стойка с тёплой одеждой.
– Там что? – спросил я, выйдя обратно в коридор и указав на следующие три двери.
– Большая комната для косцов, нанимаемых на лето, для заготовки сена. Комната для второго работника, которого нет уже второй год. Трёхкомнатный апартамент управляющего фермой.
– Ключи где?
– У меня в столе.
– Принеси.
Мы отомкнули все двери, и я осмотрел сносно меблированные помещения.
– Запас дров есть?
– Почти нет. Кучка гнилых жердей в каретном сарае, ими отапливаю свою комнату и телятник. Можно несколько сухих деревьев спилить в роще, но без разрешения управляющего не решаюсь.
Мы прошли в апартамент управляющего. Отправив Себастьяна снять с седла и принести мою дорожную суму, я выдвинул два из четырёх стульев, задвинутых под стол. Рукавом куртки стёр пыль со столешницы. Вошёл Себастьян и я, жестом предложив ему сесть во главе стола, выложил перед ним хлеб и колбасу. Чтобы не смущать своим присутствием отчаянно голодного человека, ещё раз прошёлся по всем комнатам.
Отличный, добротный дом. Толстые каменные стены. Дерево пола и потолка массивное, крепкое. Кстати, пол в жилище управляющего выкрашен в ярко-синий цвет. Там же огромный, выкрашенный в синий сундук, толстое синее одеяло на широкой кровати в спальне, синие занавески.
С удовольствием втыкая в гулкие доски тяжёлые неторопливые шаги, я бродил и осматривал скамьи, вёдра, притихшие, может быть – и не пустые сундуки, запорные крюки на дверях, стёкла. Всё это – тоже моё?!
Вернувшись к Себастьяну, который как раз смахивал в ладонь последние крошки, спросил:
– Есть здесь бумага, перо и чернила?
Он в ответ изумлённо расширил глаза и сказал:
– Я же подробнейшие отчёты пишу каждый месяц! Конечно же есть!
– Неси всё сюда.
Он принёс стопку конторских книг, порт-папир с чистыми листами, пучок перьев, чернильницу. Сел, послушный моему жесту. Взяв и раскрыв последний отчёт, с надеждой спросил:
– Ты, милый человек, судя по уверенным жестам, новый управляющий?
– Нет, – улыбнулся я. – Я Том Шервуд, новый владелец имения.
И, останавливая его поспешное привставание, чётко проговорил:
– Назначаю тебя управляющим фермой. Это раз. Распоряжаюсь поселить вместе с тобой твою семью, напиши адрес, я немедленно перевезу их из Бристоля. Это два. Распоряжаюсь занять для этого апартамент управляющего – тебе с женой. Одну комнату отдельно для детей и одну комнату отдельно для племянницы. Это три. Что ты сидишь неподвижно? Доставай чистый лист, озаглавь его «Распоряжение владельца имения «Шервуд» от сего числа, и подробно всё, что говорю, запиши.
Он быстро достал лист и, склонившись, заскрипел пером. Дождавшись, когда он занесёт в лист сказанное, я продолжил:
– Подсчитай, сколько и чего нужно купить в Бристоле для нормальной жизни семьи, будущих работников фермы, кстати, работников в нужном числе нанимать будешь сам, и составь реестр всего этого. Включая одежду для детей, годовой запас провианта, вина, табаку, книг, инструментов. В сумму, – я подумал сказать «пятьдесят», но, чтобы не оглушать, сократил и произнёс: – двадцать пять фунтов.
Он вздрогнул, и записал.
– Это четыре.
Взяв новый лист, он, морща лоб, стал быстро составлять реестр. Когда закончил, надписал пару строк на третьем листе и протянул их мне, ещё влажные. Первый, «Распоряжение», я крупным почерком подписал и передал ему. Второй, реестр закупок для фермы, и адрес его семьи в Бристоле, подвинул к себе. Дожидаясь, когда высохнут чернила, спросил:
– Кувшин свежего молока найдётся?
– Утреннее, – с готовностью кивнул он.
– Дай мне в дорогу.
Он вышел. Подув на чернила, я сложил бумагу и спрятал в отворот куртки. Вернувшись, Себастьян поставил в мою опустевшую суму кувшин молока, четверть круга сыра и вознамерился поместить туда же отчёты, но я возразил:
– Ты управляющий, ты и проверяй.
Затем, уже встав и приготовившись выйти, стукнул костяшками пальцев в стол, минуту подумал и сказал:
– Выделяю тебе в пожизненную собственность пол-акра земли. Хочешь – строй дом, хочешь – вскопай огород, грядки. Место, любое, сам выбери. Это пять.
И вышел во двор, к обступившим вход в дом непуганым, любопытным коровам. Вышел, повесил суму на плечо. И, указав на лошадь, на прощанье сказал:
– Лошадь тоже тебе оставляю. Владей. А я до замка пешком прогуляюсь.
В какой-то час дошагав до замка, я прошёл мимо наполовину поднявшегося сруба бани и вошёл в зал. Мои все обедали. Человек сорок сидели за столом, переговариваясь, улыбаясь. Английская и заморская речь, мальчишечьи восклицания. Меня заметили лишь тогда, когда я прошёл и уселся на своём стоящим во главе стола троне. В разом создавшейся тишине я поставил на стол перед собой дорожную суму и сказал:
– Наверное, я единственный человек в Англии, который заплатил большие деньги, не зная за что!
