При последних словах графини виконт презрительно посмотрел на Роллана, полагая, что враг — это он. Но графиня, угадав взгляд, сказала:
— Вы ошибаетесь: господин де Клэ был тоже слепым орудием.
— Он? — воскликнул виконт. Баккара подала руку Роллану.
— Друг мой! Вы были ветрены, но вы невольно сделались виновны. Я хочу доказать виконту, что вы достойны быть его другом.
Тут графиня рассказала виконту всю интригу.
— Но кто же виновник?
— Виконт! Имя этого человека останется тайной. Он наказан.
— Наказан?
— Он на галерах, — сказала графиня.
Спустя два часа виконт с Ролланом прибыли в то общество, где была оскорблена честь графа и графини. Общество было в полном сборе.
— Господа! — сказал Фабьен. — Оставьте на минуту игру и разговоры. Дело очень важное.
Все посмотрели с удивлением.
— Я всех прошу, — продолжал виконт, — в будущую пятницу в оперу.
— Что же, новую оперу слушать?
— Нет, чтобы видеть графиню Артову и другую женщину, удивительно сходную с ней, женщину, которая дурачила нашего друга Роллана и которая уверяла, что она графиня Артова.
Роллан еще прибавил к этому:
— Заверяю, господа, что графиня честная женщина, а что я был фат и глупец.
Честь Баккара была восстановлена в общественном мнении.
Расскажем теперь, что происходило в продолжение этого дня.
Графиня Артова и сестра ее Сериза отправились в Фонтеней-о-Роз, где их ожидал доктор Самуил Альбо.
Дача, занимаемая больным, была построена в зеленой и цветущей долине, ее окружали большие деревья, глубокая тишина царствовала в этом жилище.
Когда приехала графиня, доктор сам вышел отворить решетку.
Баккара выскочила из кареты и, с беспокойством посмотрев на лицо этого ученого человека, решилась произнести только одно слово: «Что же?»
Доктор взял ее за руку и сказал:
— Надейтесь!
— Боже мой, вы говорите правду?
— Ему лучше. Я надеюсь его вылечить.
Доктор, поклонившись Серизе, взял графиню под руку и провел в дом.
— Где он, где он? — говорила с невыразимым беспокойством Баккара.
— Тс, —сказал доктор.
Он попросил ее войти в маленькую гостиную, находившуюся налево от прихожей, и предложил ей стул.
— Но где же он, доктор? — сказала Баккара с лихорадочным нетерпением. — Я хочу видеть его.
— Еще нельзя.
— Отчего? Боже мой!
Улыбка, ясно показывающая, как хорошо понимает мулат это беспокойство, скользнула по его губам.
— Милостивая государыня! — сказал он графине. — Успокойтесь, графу лучше, гораздо лучше.
— Но разве я не могу видеть его?
— Нет. По крайней мере, в настоящую минуту.
— Ах! — вскрикнула графиня вне себя. — Вы что-то от меня скрываете?
— Решительно ничего. Позвольте сделать вам вопрос. Только один.
— Говорите, говорите скорее.
— Если бы вам предложили тотчас видеть вашего мужа и тем замедлить его выздоровление или не видеть его еще несколько часов…
— Объяснитесь же, доктор, объяснитесь скорее, это необходимо, вы меня страшно мучите.
— Итак, графиня, — сказал важно доктор, — потрудитесь меня выслушать.
От боязни у Баккара выступил на лице холодный пот. Доктор продолжал:
— Тот способ лечения, который я предписал графу, уже подействовал с большим успехом. Он еще сумасшедший, но его сумасшествие уже не то, что было. Он делается самим собой и знает, что он граф Артов.
Графиня вскрикнула от радости.
— От этого, — сказал Самуил Альбо, — я боюсь, чтобы ваше присутствие не сделало ему вреда.
— Но отчего же?
— Увы! При виде вас он начнет вспоминать… Баккара склонила голову, но у нее явился порыв высокого самоотвержения.
— Хорошо, — сказала она, — вылечите его, и, если нужно, я согласна никогда не видеть его.
— Нет, нет, милостивая государыня, — ответил доктор, — вы слишком преувеличиваете то, что я от вас требую. Подождите только несколько часов, даже…
Он, казалось, размышлял, и Баккара не сводила глаз с его губ, ожидая, как приговора жизни или смерти, его слов.
— Я даже полагаю, — продолжал он после некоторого молчания, — что вы можете через перегородку и щель…
— О боже мой! Его видеть! Только об этом я и прошу. Доктор продолжал:
— Чтобы хорошо знать состояние сумасшедшего, необходимо следить за ним тайно и в то время, когда он думает, что он совершенно один. Перед нашим отъездом в Испанию я для этого приказал в этой самой комнате проделать маленькую дырку, которая выходит в соседнюю комнату.
Говоря это, доктор встал и подошел к зеркалу. Между стеклом и рамой была всунута визитная карточка. Он приподнял ее и сказал графине: «Глядите!». Баккара подошла и бросила жадный взгляд через зеркало, в раме которого была проделана дырочка. Она увидела спальню и в ней — сидящего на кресле графа, который держал руками голову и, казалось, о чем-то глубоко размышлял.
— Тс, — сказал доктор, — не шумите.
Он открыл пустой шкаф, который был отделен от комнаты графа только тонкой перегородкой, через нее можно было ясно слышать все, что говорилось в соседней комнате.
При шуме отворявшегося шкафа граф вздрогнул и приподнял голову. Тогда доктор, приложив палец к губам, тихо сказал графине: «Смотрите и слушайте, но не шумите». Потом он взял за руку Серизу Роллан и сказал: «Пойдемте со мною».
Графиня осталась одна. Она не отводила глаз от дырки в зеркале, прислушиваясь к малейшему шуму. Через несколько секунд отворилась дверь в комнату графа и вошла Сериза. Она была одна, доктор, по всей вероятности, остался в прихожей, и Баккара слышала, как он возвратился назад.
— Я научил вашу сестру, что говорить, — прошептал на ухо мулат.
При шуме отворившейся двери граф быстро встал и внимательно посмотрел на Серизу.
— Здравствуйте, — сказала она.
Он все смотрел на нее и, казалось, колебался с минуту, потом протянул ей руку и сказал:
— А, это вы, Сериза?
— Да, мой брат.
— Знаете ли, моя милая Сериза, — сказал он, усаживая ее на диван, — ведь вы давно не были у меня.
— Нет, граф, только два дня. Он улыбнулся и сказал:
— Два дня? Но это очень давно, маленькая сестрица, — и он с любовью пожал ей руку.
— А Леон? — спросил граф.
— Он приедет к вам завтра.
— В самом деле?
— Уверяю вас.
Граф стал говорить с Серизой об ее муже, о ребенке и об их занятиях так благоразумно, как бы он мог говорить три месяца тому назад, но он не сказал ни слова о графине, даже, казалось, избегал случая произнести ее имя. Сериза пробыла у него целые полчаса. Он простился с ней со всеми признаками любви и уважения, потом, когда за ней затворилась дверь, он сел на свое кресло и заплакал.
