Лили Блейк - Царство. Пророчество

– Я так испугалась, – сказала она, порывисто вздохнув. – Франциск, я думала, что потеряю тебя. Что мы потеряем тебя.

Франциск посмотрел Лоле в глаза, она смахнула слезы. Он заметил, что ее руки тряслись. Она пыталась успокоить дыхание, но он видел, что она все еще напугана, что щеки ее бледны. Он прижал ее к себе, обняв за плечи, гладя лицо.

– Не знаю, как сказать, насколько я благодарен, – он убрал темные кудри с ее лба.

Он уже решил, что все кончено, когда его руки скрутили сзади, когда нож приближался к его горлу…

Странно, но в тот момент в голове была лишь одна явная мысль: «Пусть они сбегут. Господь, пожалуйста, смилостивься. Дай Лоле силы оставить меня здесь».

Франциск боялся, что язычники сделают с ними что-нибудь. Боялся, что, когда его убьют, Лола и малыш станут уязвимы.

Он покачал головой, едва не рассмеявшись над мыслью, что Лола была легкой целью, жертвой, которую легко убить. Она точно опровергла это мнение. Она поехала на них с решимостью на лице, с высоко поднятой головой, такая же храбрая, как те люди, с которыми он прошел сражения при Кале. Она рисковала жизнью, чтобы спасти его.

– Ты была невероятна, – сказал Франциск, глядя ей в глаза, все еще удивленный произошедшим. – Ты всех нас спасла. Никогда не видел подобной силы.

– Я не могла этого выносить, – сказала Лола. Она знала, что не следует, но не могла не трогать его лицо, не пробегать руками по светлым кудрям, делать все, чтобы убедиться, что он здесь, живой, она сохранила его.

– Они собирались убить тебя прямо на моих глазах. Я бы не смогла жить, если бы не остановила это. Я не могла просто стоять и позволить этому случиться.

Франциск покачал головой:

– Что бы я без тебя делал?

– Это мне следовало задать тебе этот вопрос.

Франциск нахмурился:

– Ты о чем?

Лола посмотрела на сына, поправляя шаль, чтобы тот оказался прижатым к ее груди.

– Когда я рожала, – сказала она. – Я знала, что ты там был. Это было не важно, все было не важно… Было очень больно и все шло так тяжело. Я чувствовала, как легко было бы просто сдаться, как сильно я хотела так поступить.

– Но не поступила, – сказал Франциск, проводя большим пальцем по ее щеке.

– Не поступила, но была к этому близка. Я чувствовала, как ускользала. Ты говорил мне быть сильной. Ты говорил, что я смогу, хотя это казалось далеким от правды. Я думала, что могу умереть там, я потеряла столько крови. Затем я открыла глаза и увидела твое лицо, – Лола вдохнула, а затем сказала разом: – Я знала, что ради этого стоит жить. Нашему малышу нужны мать и отец. А ты помог мне найти силы.

Франциск смотрел в большие зеленые глаза Лолы, на ее полные губы, на небольшую, почти совершенную родинку над ними. Его руки все еще были в ее темных кудрях, его пальцы закручивали их. Он знал, что, наверное, не стоит. Будет лучше, если он замолчит и больше ничего не скажет.

– Похоже, мы спасли друг друга, – добавил он мягким голосом.

Лола смотрела в его глаза, ее сердце громко стучало. Она знала, что нужно сделать шаг назад, прервать момент, как она сделала это прошлой ночью.

«Не говори больше ничего, – думала она. – Не смотри на него слишком долго. Просто уйди, отвернись».

Их лица были так близко, их разделяло лишь дыхание. Франциск знал, что были сотни причин, чтобы остановить это. Но сейчас он не мог их вспомнить, не важно, как сильно пытался. Между ними было столько чувств. Все, через что они прошли за последние дни, все, что пережили.

Он поддался им, наклонился и прижался губами к ее губам. Рука Франциска заблудилась в ее волосах, закручивала и тянула за кудри. Он позволил другой руке скользнуть по изгибу спины и прижать ее крепче к себе.

Лола держалась за его рубашку, откинув голову, пока они целовались. И все вернулось к ней. Его язык нашел ее, и она с болезненной четкостью вспомнила их ночь в Париже. Их явную связь. Неожиданно показалось, что время, проведенное без поцелуев, было невероятной потерей.

Рука Франциска переместилась на ее щеку, касаясь ее, пока он целовал ее напористее, с возросшей страстью. Лола держалась за него, ее дыхание горячило его кожу. Через какое-то время она отстранилась, посмотрела на него, ее кожа пылала.

Франциск в последний раз медленно поцеловал ее, его губы задержались на ее губах. Наконец, он отпустил ее. Сделал шаг назад, затем еще, понимая, что если останется слишком близко, то не сможет перестать целовать Лолу.

– Нам нужно остановиться, – сказал Франциск тихим голосом.

– Знаю, – прошептала она. – Мы не можем сделать этого.

Лола пригладила волосы, глубоко вдохнув. Она не мыслила четко. Ей нельзя было совершить той же ошибки с тем же человеком. Нельзя было снова так поступить с подругой.

– Мария… – начал Франциск, затем покачал головой.

Это было больше, чем имя. Это была любовь Франциска, его вина, его преданность стране, его разочарование. В одном лишь слове Лола услышала свою собственную преданность подруге. Какой бы привлекательной ни казалась жизнь с Франциском, как бы ни было чудесно снова целовать его, они уже зашли слишком далеко. Если зайдут дальше, она разрушит нечто, что уже не восстановить.

– Я знаю, я понимаю, – сказала она.

– Я не могу предать ее, – сказал Франциск, его голос оборвался.

Он отвернулся, обхватил лицо руками, затем провел рукой по волосам. Когда он повернулся обратно, выражение его лица стало серьезным. На нее он не смотрел.

Лола чувствовала – Франциск уже скрыл ту часть себя, которую показал ей. Спрятал где-то далеко. Этот Франциск – уязвимый человек, который говорил от чистого сердца, – начал исчезать. Он был дофином, теперь стал королем. Неприступным, незнакомым.

Франциск заставил себя отвернуться от нее. Он не мог продолжать это, не мог иметь к ней чувства, если хотел, чтобы его брак выжил. А его брак значил гораздо больше, чем счастье с Марией, он был будущим Франции и Шотландии. И он не мог игнорировать это.

Франциск смотрел на лес, думая об отце. Не стоило поступать как Генрих, любить двух женщин, держать их рядом, иметь детей от обеих. На краткий миг Франциск мог понять причины его поступка. Наконец, он видел, как кто-то может любить двоих одновременно.

Но он знал, что это решение сделало со всеми ними: с его матерью, Дианой, Башем, даже с ним самим. Как их натравливали друг против друга, никто из них не знал, какое место занимает в жизни Генриха. Тяжело было расти так. Франциск всегда боялся, что земля под его ногами пошатнется, ревновал, когда Генрих охотился с Башем, а не с ним, нервничал, если отец проводил слишком много времени в покоях Дианы. Он не хотел, чтобы его сын смотрел на него так, как он смотрел на Генриха. Он хотел лучшего для всех них.