Сердце гасконца дрогнуло, как тверд и мужествен он ни был в борьбе с житейскими невзгодами; в продолжение нескольких минут облака казались ему черными, а земля липкой и скользкой, как на кладбище.
– Куда я еду?.. – спрашивал он сам себя. – Что буду делать? Один… совсем один… без семьи… без друзей… Эх! – вскричал он вдруг и пришпорил свою лошадь, которая, не найдя ничего печального в крупном отборном овсе Пьерфонского замка, воспользовалась знаком всадника, чтобы выказать свою веселость, промчавшись галопом добрых две мили. – В Париж!
На другой день он был в Париже.
Все путешествие заняло у него десять дней.
XIX. Что д’Артаньян собирался делать в Париже
Лейтенант остановился на Ломбардской улице, перед лавкой под вывеской «Золотой пестик».
Человек добродушной наружности, в белом переднике, пухлою рукою гладивший свои седоватые усы, вскрикнул от радости при виде пегой лошади.
– Это вы, господин лейтенант, вы? – воскликнул он.
– Здравствуй, Планше, – отвечал д’Артаньян, нагибаясь, чтобы войти в лавку.
– Скорей, – вскричал Планше, – возьмите коня господина д’Артаньяна. Приготовьте ему комнату и ужин!
– Благодарю тебя, Планше. Здравствуйте, друзья мои, – сказал д’Артаньян суетившимся приказчикам.
– Позвольте мне отправить кофе, патоку и изюм? – спросил Планше. – Это заказ для кухни господина суперинтенданта.
– Отправляй, отправляй!
– В одну минуту все будет кончено, а там – ужинать.
– Устрой-ка, чтобы мы ужинали одни, – попросил д’Артаньян. – Мне надо поговорить с тобою.
Планше многозначительно поглядел на своего прежнего господина.
– О, не бойся, – прибавил мушкетер. – Никаких неприятностей.
– Тем лучше! Тем лучше!
И Планше вздохнул свободнее, а д’Артаньян без церемоний сел в лавке на мешок с пробками и стал рассматривать все вокруг.
Лавка была богатая; в ней стоял запах имбиря, корицы и толченого перца, заставивший д’Артаньяна расчихаться.
Приказчики, обрадованные обществом такого знаменитого вояки, мушкетера и приближенного самого короля, принялись за работу с лихорадочным воодушевлением и обращались с покупателями с презрительной поспешностью, которая кое-кем была даже замечена.
Планше принимал деньги, подводил счета и в то же время осыпал любезностями своего бывшего господина. С покупателями Планше обращался несколько фамильярно, говорил отрывисто, как богатый купец, который всем продает, но никого не зазывает. Д’Артаньян отметил это с удовольствием, которое мы объясним потом подробнее. Мало-помалу наступила ночь. Наконец Планше ввел его в комнату в нижнем этаже, где посреди тюков и ящиков стоял накрытый стол, ждавший двух собеседников.
Д’Артаньян воспользовался минутою покоя, чтобы рассмотреть Планше, которого он не видел больше года. Умница Планше отрастил небольшое брюшко, но лицо у него пока не расплылось. Его быстрые, глубоко сидящие глаза блестели по-прежнему, и жирок, который уравнивает характерные выпуклости лица, еще не коснулся ни его выдающихся скул, выражавших хитрость и корыстолюбие, ни острого подбородка, говорившего о лукавстве и терпении. Планше сидел в столовой так же величественно, как в лавке; он предложил своему господину ужин не роскошный, но чисто парижский: жаркое, приготовленное в печке у соседнего булочника, с овощами и салатом, и десерт, заимствованный из собственной лавки. Д’Артаньяну очень понравилось, что лавочник достал из-за дров бутылку анжуйского, которое д’Артаньян предпочитал всем другим винам.
– Прежде, – сказал Планше с добродушной улыбкою, – я пил ваше вино; теперь я счастлив, что вы пьете мое.
– С божьей помощью, друг Планше, я буду пить его долго, потому что теперь я совершенно свободен.
– Получили отпуск?
– Бессрочный!
– Как! Вышли в отставку? – спросил Планше с изумлением.
– Да, ушел на отдых.
– А король? – вскричал Планше, воображавший, что король не может обойтись без такого человека, как д’Артаньян.
– Король поищет другого… Но мы хорошо поужинали, ты в ударе и побуждаешь меня довериться тебе… Ну, раскрой уши!
– Раскрыл.
Планше рассмеялся скорее добродушно, чем лукаво, и откупорил бутылку белого вина.
– Пощади мою голову.
– О, когда вы, сударь, потеряете голову…
– Теперь она у меня ясная, и я намерен беречь ее более чем когда-либо. Сначала поговорим о финансах… Как поживают наши деньги?
– Великолепно. Двадцать тысяч ливров, которые я получил от вас, у меня в обороте; они приносят мне девять процентов. Я вам отдаю семь процентов, стало быть, еще зарабатываю на них.
– И ты доволен?
– Вполне. Вы привезли еще денег?
– Нет, но кое-что получше… А разве тебе нужны еще деньги?
– О нет! Теперь всякий готов мне ссудить, я умею вести дела.
– Ты когда-то мечтал об этом.
– Я подкапливаю немного… Покупаю товары у моих нуждающихся собратьев, ссужаю деньгами тех, кто стеснен в средствах и не может расплатиться.
– Неужели без лихвы?
– О господин! На прошлой неделе у меня было целых два свидания на бульваре из-за слова, которое вы только что произнесли.
– Черт подери! Неплохо! – промолвил д’Артаньян.
– Меньше тринадцати процентов не соглашаюсь, – отозвался Планше, – таков мой обычай.
– Бери двенадцать, – возразил д’Артаньян, – а остальные называй премией и комиссионными.
– Вы правы, господин. А какое же у вас дело?
– Ах, Планше, рассказывать о нем долго и трудно.
– Все-таки расскажите.
Д’Артаньян подергал ус, как человек, не решающийся довериться собеседнику.
– Что такое? Торговое предприятие? – спросил Планше.
– Да.
– Выгодное?
– Да, четыреста процентов.
Планше так ударил кулаком по столу, что бутылки задрожали, точно от испуга.
– Неужели?
– Думаю, что можно получить и больше, – хладнокровно молвил д’Артаньян. – Но лучше обещать меньше…
– Черт возьми! – сказал Планше, придвигая стул. – Но ведь это бесподобное дело!.. А много в него можно вложить денег?
– Каждый даст по двадцать тысяч ливров.
– Это весь ваш капитал. А на сколько времени?
– На один месяц.
– И мы получим…
– По пятидесяти тысяч наличными каждый.
– Это изумительно!.. И много придется сражаться за такие проценты?
– Да, конечно, придется немного подраться, – продолжал д’Артаньян с прежним спокойствием. – Но на этот раз, Планше, нас двое, и я беру все удары на себя.
– Нет, я не могу согласиться…
– Тебе, Планше, нельзя участвовать в этом деле. Тебе пришлось бы бросить лавку…
– Так дело, значит, не в Париже?
– Нет, в Англии.
– В стране спекуляций? – сказал Планше. – Я ее знаю очень хорошо… Но позвольте полюбопытствовать: какого рода дело, сударь?
